Дэн Сяопин
Шрифт:
Дэн и Чжан Юньи попытались мягко объяснить Дэн Гану, что выполнить намеченное будет трудно, но тот и слушать не захотел. Именно на него Южное бюро ЦК возложило миссию возглавить командование 7-м корпусом, так что дискуссии были неуместны. 2 октября расширенное заседание фронтового комитета приняло решение о походе, и через два дня на общем построении войска дали торжественную клятву сражаться не на жизнь, а на смерть 85.
В верховьях Юцзяна (в Дунлане) остались только отряды «старшего брата Ба». Забегая вперед скажем, что через два года, в октябре 1932-го, под натиском врага советская власть в Дунлане падет, а старину Вэй Бацюня настигнет смерть от руки собственного любимого племянника, который в одну из темных ночей заколет его сонного пикой, польстившись на обещанную гоминьдановцами награду в 1400 юаней. Голову Вэя он передаст гуансийским властям, которые в течение нескольких месяцев будут возить ее, заспиртованную в стеклянном кувшине, по городам и деревням провинции для устрашения
Но все это будет позже, а пока главные силы 7-й корпуса начали кружить по северо-восточной Гуанси и юго-западной Хунани, тщетно пытаясь пробиться к Лючжоу или Гуйлиню. По дороге они захватывали маленькие городки, нещадно грабили их и тут же оставляли под натиском превосходящего по силе противника. В конце концов, в начале января 1931 года, потеряв две трети состава, добрались до отдаленного гуансийского городка Цюаньчжоу, зажатого меж заснеженных гор на границе с Хунанью в 250 ли к северу от Гуйлиня. Здесь, не выдержав, Дэн и Чжан Юньи резко выступили против продолжения авантюры. Поступок был смелым, но на этот раз своих командиров поддержали многие участники похода, после чего Дэн Ган, не в силах противостоять большинству, срочно выехал жаловаться в ЦК 87. Каково же было его разочарование, когда, прибыв через месяц в Шанхай, он узнал, что лилисаневский курс был уже давно отменен ЦК, получившим грозный окрик из Москвы. Разглагольствовавший об «обострении всех противоречий» в Китае Коминтерн явно не ожидал, что вожди китайской компартии в спешном порядке развернут атаки на крупные города, обескровливая свою Красную армию и провоцируя мировую революцию.
По иронии судьбы Исполком Коминтерна осадил Ли Лисаня как раз в тот момент, когда Дэн Ган приехал к Дэн Сяопину в конце сентября 1930 года. 24–28 сентября расширенный пленум ЦК Компартии Китая заслушал «беспощадную» самокритику Ли Лисаня, после чего несчастный Ли по требованию Сталина выехал в Москву на проработку. 16 ноября в Китае получили «Письмо ИККИ о лилисаневщине», в котором политическая линия Ли объявлялась «антимарксистской», «антиленинской», «оппортунистической» и «по существу» троцкистской 88. А в начале января 1931 года в Шанхае специальный посланец Кремля, бывший ректор Коммунистического университета трудящихся Китая Павел Миф (настоящие имя, отчество и фамилия — Михаил Александрович Фортус), на новом расширенном пленуме ЦК реорганизовал руководящие органы китайской компартии, волевым решением введя в Политбюро, а затем и в его Постоянный комитет своего бывшего студента, знакомого нам Чэнь Шаоюя (псевдоним — Иван Андреевич Голубев), до того не входившего даже в Центральный комитет. После этого именно Чэнь, начавший доминировать в руководстве партии, развернул оголтелую антилилисаневскую кампанию, поддержанный некоторыми другими выпускниками Коммунистического университета, прежде всего введенным Мифом в состав ЦК Шэнь Цзэминем (псевдоним — Гудков, кличка — Гудок), а также Бо Гу (настоящее имя — Цинь Бансянь, русский псевдоним — Погорелов, клички — Погги и Погнер), Ван Цзясяном (клички — Коммунар и Коммусон) и Чэнь Юаньдао (Невский). Старые вожди партии, Сян Чжунфа, Чжоу Эньлай и Чжан Готао, тоже входившие в Постоянный комитет, были вынуждены принять новый курс, несмотря на то что особого уважения к «мифовским птенцам» питать не могли.
Выходило, что 7-й корпус все это время зря старался! Проштрафившегося «лилисаневца» Дэн Гана новые руководители Политбюро в конце марта 1931 года отправили в Гуандун на скромную должность заведующего секретариатом вновь созданного объединенного гуандун-гуансийского комитета. Здесь, в восточной части этой провинции, через полтора года в возрасте 29 лет он погиб в одном из боев с гоминьдановцами 89.
А Дэн, Ли Минжуй и Чжан Юньи, ничего не зная о дезавуировании линии Ли Лисаня, весь январь 1931 года, очевидно, ждали разноса из центра. Но наступать на крупные города все равно не могли. И вдруг 1 февраля, войдя после долгих скитаний в небольшую деревеньку с приятным названием Мэйхуа (Цветы сливы), расположенную в северном Гуандуне, они с удивлением узнали от одного местного коммуниста о снятии Ли Лисаня. Можно представить, что они говорили по этому поводу!
Как бы то ни было, пережитого исправить было нельзя. И Дэн с товарищами приняли единственно верное решение: любыми способами пробиваться на соединение с войсками Мао и Чжу в южную Цзянси. К тому времени, 17 октября 1930 года, советский район Мао Цзэдуна получил название Центрального, став главной базой коммунистов. От Мэйхуа до него было примерно 200 ли на северо-восток. Однако путь туда преграждала довольно быстрая и широкая река Лэчанхэ (ныне — Уцзян). Войска разделились. Часть из них под командованием Дэна и Ли переправилась на другой берег, но как только оставшиеся отряды во главе с Чжан Юньи начали форсирование реки, они попали под артиллерийский огонь противника. В результате Дэн и Ли повели свои войска в Цзянси и через несколько дней, 8 февраля, добрались до границы Центрального советского района. Чжан Юньи же и его бойцы, пережив много новых испытаний, дошли до Цзянси только в апреле 1931 года 90.
В то время Дэн опять оказался в Шанхае, куда отправился 10 марта 1931 года для отчета Центральному комитету и прояснения обстановки. По его словам, узнав о возвышении Чэнь Шаоюя, он «очень разволновался», поскольку «не испытывал к нему расположения», переговорил с Ли Минжуем и еще одним членом фронтового комитета, Сюй Чжо, и те, якобы выразив понимание, одобрили его решение поехать в Шанхай. Тем более что «в то время, — утверждает Дэн, — серьезной угрозы со стороны противника [войскам] не было» 91. Сюй Чжо сменил Дэна на посту секретаря фронтового комитета, и тот под видом торговца лекарственными травами покинул расположение войск.
Возможно, так всё и было, хотя некоторые факты заставляют в этом сомневаться. Например, достоверно известно, что в тот самый день, когда Дэн отправился в Шанхай, на войска Ли Минжуя напал неприятель и им срочно пришлось отступать. Дэн же, находившийся неподалеку в госпитале, где навещал раненых, услышав стрельбу, тут же написал Ли Минжую записку: «Насколько я понимаю, вы подверглись нападению и в настоящее время отступаете. Я не смогу добраться до вас, так что, пожалуйста, отходите в горы Цзинган [на границе с Хунанью] и объединяйтесь там с Красной армией. Я постараюсь доложить о делах 7-го корпуса партийному центру» 92. Он передал записку Сюй Чжо, находившемуся с ним, и сразу же уехал.
Значит, все-таки «серьезная угроза» существовала? Зачем же тогда надо было покидать старых товарищей в столь тяжелый момент и писать эту странную записку? Ведь если Дэн сам опасался не добраться до 7-го корпуса, почему же считал, что Сюй Чжо мог это сделать? Может быть, все-таки Дэн, как и в феврале 1930 года, просто «потерял терпение и решил уйти»? Трудно сказать. Его однополчанин, генерал Mo Вэньхуа, например, не верил в то, что Дэн покинул войска, получив одобрение членов фронтового комитета 93. А хунвэйбины прямо обвиняли Дэна в том, что он «бежал в Шанхай, чтобы скрыться от опасности», проявив «свою подлинную сущность жалкого труса» 94. Дэну пришлось защищаться, и он сделал это весьма виртуозно в «Автобиографических записках», написанных в июне — июле 1968 года, и в письме Председателю Мао Цзэдуну от 3 августа 1972 года. С одной стороны, он признал, что в начале 1931 года ни в коем случае «не должен был покидать 7-й корпус Красной армии. [Это] было одной из самых крупных ошибок моей жизни… в политическом отношении». С другой стороны, настаивал на том, что его поступок «был законным в организационном отношении» 95, то есть что он получил одобрение фронтового комитета. Никого из членов этого комитета (ни Ли Минжуя, ни Сюй Чжо), правда, к тому времени не было в живых, так что весь этот эпизод приходится оставить на совести Дэна.
Таким образом, гуансийский эксперимент закончился полным поражением, и лилисаневский авантюризм лишь частично способствовал этому. Радикальная политика китайских коммунистов не нашла отклика в душах большинства населения провинции. В результате советское движение на юго-западе Китая вылилось в серию грабежей и убийств, в разгул вооруженного бандитизма пауперов, люмпенов и дунланьских чжуанов, активно поддержанных Красной армией. Никакого массового движения крестьян так и не произошло. Это вынужден был признать сам Дэн 96.
«ДУХ ПЯТИ БЕССТРАШИЙ»
В Шанхае, куда Дэн прибыл в конце марта 1931 года, его ожидал холодный прием. Казалось, новые вожди просто не хотели его замечать. Целый месяц Дэн провел без дела: его поселили на одну из конспиративных квартир, снабдили кое-какими средствами и оставили в изоляции. Возможно, дали тем самым время осознать глубину совершенных им «тяжелых ошибок», приведших к поражению советского движения в Гуанси. В Центральном комитете давно знали, что произошло: о перипетиях 7-го корпуса им во всех красках доложил не только Дэн Ган, но и начальник корпусного политотдела Чэнь Хаожэнь, в январе 1931 года тоже покинувший расположение корпуса и прибывший в Шанхай на два месяца раньше Дэн Сяопина. 9 марта Чэнь, часто конфликтовавший с Дэном по ряду тактических вопросов, представил в ЦК доклад, в котором обвинил фронтовой комитет корпуса (то есть именно Дэна) в том, что тот «не уделял должного внимания работе среди масс», «избегал столкновений с врагом» и «был лишен наступательного порыва» 97. Через месяц, 4 апреля, новые обвинения в адрес командования 7-го корпуса — и в «лилисаневщине», и в «правом (!?) уклоне» — выдвинул некий Янь Хэн (по-видимому, один из полевых командиров), прибывший в Шанхай в конце февраля 98. Все эти упреки были серьезными, так что над Дэном сгустились тучи.