Дэн Сяопин
Шрифт:
Последнее обстоятельство особенно волновало Мао. В голову приходили разные мысли, одна тревожнее другой: «Как воспримут осуждение культа личности Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, другие соратники? Не используют ли доклад Хрущева для дискредитации его, Председателя? Не окажется ли среди них такой же коварный человек, как Хрущев, изменивший своему вождю и учителю?»
Внешне все члены ареопага были горой за Мао Цзэдуна, но кто знал, что творилось в их душах? Хрущев-то тоже смотрел Сталину в рот, когда тот был жив. Узнав, что Чжу Дэ в Москве не разобрался в сути хрущевского доклада, Мао пришел в ярость. «Чжу Дэ ничего не понимает. И на Хрущева, и на Чжу Дэ нельзя положиться», — заявил он 132.
Вечером 12 марта
На расширенном заседании Политбюро Мао спокойным голосом объявил: «С одной стороны, сделав секретный доклад, осуждающий Сталина, Хрущев снял крышку [чтобы выпустить пар]. Это хорошо. Но с другой стороны, он наделал дел, да так, что весь мир содрогнулся… Неправильно, что по такому большому вопросу, относительно такой важной международной личности не посоветовались со всеми партиями. Ведь факты говорят о том, что в компартиях всего мира возник хаос… Я раньше думал, что Хрущев неординарный человек, довольно живой… Но сейчас увидел, что он немного страдает эмпиризмом. Придя к власти, он нуждался в нашей поддержке, [именно] поэтому улучшил советско-китайские отношения».
Все присутствующие согласились, а Дэн добавил: «КПСС по существу не отказалась от своего великодержавия. Они сделали секретный доклад, но перед этим ни к кому не обратились. Ознакомили [с ним] один раз и на этом поставили точку». В великодержавии обвинили Хрущева и Ван Цзясян, и Ло Фу (последний исполнял тогда обязанности первого заместителя министра иностранных дел).
В конце заседания, однако, Мао попросил всех еще раз подумать, как все-таки отнестись к такому большому вопросу, как осуждение культа личности 134. И следующую встречу, 19 марта, начал словами: «У меня в целом впечатление довольно сумбурное, а как вы думаете, не знаю». После чего стал внимательно слушать выступавших, прихлебывая жидкую рисовую кашу из фарфоровой чашки, так как не успел позавтракать. «Я прочитал секретный доклад Хрущева с „головы до хвоста“, но не потерял аппетит», — пошутил он 135.
Взяв слово, Дэн заявил: «В докладе речь главным образом идет о характере Сталина, но нельзя говорить, что в такой большой стране, в такой большой партии в течение такого большого периода из-за характера одного человека был допущен ряд ошибок» 136. Как видно, Дэн искусно выводил из-под удара не только Сталина, но и самого Мао Цзэдуна. Ведь по его словам получалось, что вождь вообще не может нести персональной ответственности за ошибки и преступления, им совершенные; в ответе всегда вся партия, всё руководство. Конечно же Мао не мог не отметить старания своего выдвиженца. Подход Дэна должен был ему импонировать.
Неплохо для Мао Цзэдуна выступили и Ван Цзясян, и Ло Фу, и особенно Чжоу Эньлай. Они вновь подвергли КПСС резкой критике за ее великодержавие. В отличие от Дэна, правда, они высказали немало претензий и лично к Сталину, главным образом за то, что тот допускал ошибки в руководстве китайской революцией из Москвы. Ван, например, сказал, что и «линия Ли Лисаня, и курс Ван Мина» (псевдоним Чэнь Шаоюя, который он использовал с конца 1931 года) — всё было от Сталина, а Чжоу заявил, что раньше, «говоря о многочисленных ошибках партии,
Со всем этим Мао согласился, заметив, что достижения и ошибки Сталина соотносятся как 70 к 30. После этого произнес длинную речь-воспоминание о том, что «хранил в своем сердце в течение шести лет». Мао рассказал о горьких обидах, нанесенных ему Сталиным во время его (Мао) визита в Москву в декабре 1949-го — феврале 1950 года. Тот его долго не принимал, держал на даче почти как арестанта, а потом во время переговоров третировал до такой степени, что у Мао Цзэдуна совершенно расшатались нервы [54] . Но, рассказав об этом, Мао заметил: «Дождь будет падать с небес. Девушки будут выходить замуж. Что мы можем сделать?» А затем добавил: «В осуждении Хрущевым Сталина есть и хорошее. Хрущев разбил жесткие оковы, раскрепостил сознание, помог нам задуматься над проблемами. Не обязательно строить социализм, полностью опираясь на советскую модель, можно исходить и из конкретной ситуации в собственной стране, выдвинув курс и политику, соответствующую национальным особенностям Китая» 138.
54
О болезненном состоянии Мао Цзэдуна после встреч со Сталиным красноречиво свидетельствуют личные записи и отчеты его русского врача Л. Мельникова, хранящиеся в РГАСПИ.
Казалось, всё складывалось хорошо. Но тут выступил Лю Шаоци, который, похоже, заставил Мао насторожиться. Он объявил, что, с его точки зрения, Сталин помимо прочего допустил просчеты во время коллективизации, форсировав темпы кооперирования 139. Вряд ли Лю сделал это без заднего умысла: все знали, как резко Мао только недавно критиковал его за «консерватизм» и «умеренность» в вопросах социалистических преобразований. Так не пытался ли сейчас Лю Шаоци бросить тень на Председателя?
К тому времени всего за два с половиной года (с 1954-го по первую половину 1956-го) в производственные кооперативы, уступая нажиму со стороны Компартии Китая, вступили около 92 процентов крестьянских хозяйств. Масштабы деревенского сопротивления, правда, не шли в сравнение с тем, что имело место при большевистской коллективизации в Советском Союзе; зажиточные крестьяне (фунун),потеряв собственность, просто растворились в колхозах, не будучи ликвидированы физически 140. Тем не менее экономические результаты ускоренной коллективизации могли оказаться не менее болезненны для Китая, чем для СССР.
Да, «великого кормчего» обидеть было легко, но Лю Шаоци в тот момент, очевидно, не думал об этом. Возможно, он проявил принципиальность, так как в глубине души по существу оставался противником неоправданно быстрых темпов социалистического строительства, а может быть, просто не придал значения настроениям Председателя. Как бы то ни было, но его выступление явно усилило подозрительность Мао к нему, а также к его возможным единомышленникам.
Из всего окружения вождя Дэн, похоже, единственный тогда сообразил, что Лю «перегнул палку», и в конце заседания начал распространяться о том, что в Китае и в китайской компартии никогда не было культа личности, потому что сам Мао якобы всегда боролся против этого явления 141. Звучало это фальшиво, но ложь Дэна была во спасение Лю, к которому Дэн со времени их общей борьбы против Гао и Жао испытывал все большее уважение.