День твоего рождения
Шрифт:
– Мон женераль!
Фу ты, господи, разве для этого я ее сюда зазывал и даже мокрой простыней оборачивался, чтоб температуру поднять?
Но ничего. Дед не растерялся, шлепнул друг о друга пятками, выпятил грудь, поцеловал ручку Анны Робертовны и прогромыхал:
– Мадам!
Серьезный разговор
Мы позанимались немножко, но Анне Робертовне не до того было - я хорошо понимал. Я эти глаголы спрягал, как в голову приходило, а она все кивала, соглашаясь:
Я, конечно, торжествовал. Ага! Ей хочется с дедом поговорить.
Тут мама чай принесла. С кексом. Пока я глаголы спрягал - испекла. Они за стол уселись, я на диване своем чай пью. Все-таки больной.
– Ну, что ж, мадам, - сказал дед, - пожалуйста, поведайте, как тут пенсионерам живется? Среди молодых-то?
– Трудно, генерал, - сказала Анна Робертовна.
– Как поется в старинном романсе - «и грустно, и скучно».
– Ну, ну, - улыбнулся дедушка, - что грустно, поверить могу, а скучно - это увольте. Как же скучно-то?
– А так, - ответила Анна Робертовна.
– Им тут интересно, они строят, у них план, плотина, кубометры, переходящие знамена, а у меня? Весь день жду, когда Гриша мой с работы придет. Поговорить хотя бы. Он придет, поест и тут же засыпает. Прямо сидя. Представляете?
Дед ложечкой в стакане с чаем поболтал. Задумался.
– А может, и правильно это, - сказал, - может, тут и не должно стариков быть?
– Эх, вы!
– воскликнула мама.
– Странно слушать мне вас! Да будь моя воля, я бы по комсомольским путевкам пенсионеров сюда посылала! Они нам как воздух нужны! У нас младенцев полно. А яслей не хватает. Молодые матери дома сидят, с детишками возятся. Вот и приехали бы в эти семьи бабушки, сколько бы женщин освободили. Да что говорить, бабушки - великая сила!
– А дедушки?
– спросил я.
– С дедушками, конечно, труднее!
– наморщила лоб мама.
– С младенцами нянчиться они не умеют. Но и им дело найдется.
Дед расхохотался. Люстра опять тихонечко зазвенела.
– Ну, Ольга!
– воскликнул он.
– Ну, государственная деятельница!
Мама покраснела, смутилась и говорит:
– Извините, папа, я же размышляю о проблеме дедушек вообще. Не о вас лично. Вы должны отдыхать.
Дед снова засмеялся, но невесело.
– Вот, Анна Робертовна, - сказал он грустно, - мы теперь уже не только бабушки и дедушки, а проблема!
Мама совсем сконфузилась и растерялась, стала собирать со стола, а Анна Робертовна проговорила:
– Все жду, жду, когда мой Гриша женится, да дождаться не могу. Так что я даже и не бабушка. Просто так… Старуха…
Дедушка посмотрел на нее пристально, молча, задумчиво разгладил скатерть, вздохнул.
– Ну что вы, Анна Робертовна, - сказал он тихо, - что вы… У каждого времени года своя прелесть. Зима, весна, лето, осень… И у человека так же. Старость - это же осень человеческой жизни. И в ней - свое очарование. Свои достоинства…
–
– Да, да, - сказал дед, - всему своя пора, и надо, чтобы старость не была отмечена унынием, тоской, простым доживанием дней.
Они говорили негромко, и у деда, и у Анны Робертовны глаза как бы покрылись легким туманом - они словно ушли из этой комнаты, не видели маму и меня, они жили в каком-то своем мире, далеком и непонятном мне, и разговор их был спокойным, неторопливым, глубоким, как река…
Но все кончилось. Анна Робертовна засобиралась домой, дедушка с достоинством сказал: «Позвольте вас проводить!» - переоделся в генеральскую форму; увидев его в этой одежде, Анна Робертовна затрепетала, покрылась пунцовыми пятнами, заохала, запричитала.
– Прошу, мадам!
– сказал дедушка и подал француженке свою руку калачиком, Анна Робертовна взялась за нее, они ушли.
– Видишь, - сказала мама, - какой галантный у нас дедушка, бери с него пример.
Я улыбнулся.
Я был рад, что все так получилось.
Может быть, они и не будут резаться в домино, дедушка и француженка, конечно, нет. Но разве дело в домино! Все-таки вдвоем веселее, легче. И хотя дедушка не один ведь живет - у него же мы есть, - все-таки веселее, когда есть знакомая старушка.
Будут ходить друг к другу чай пить.
Разговаривать станут, как сегодня…
Работа
Пока деда не было, пришел с работы папа.
– Ну, генералу - сюрприз!
– воскликнул он. Но как мы его ни допытывали, ничего не сказал.
Дедушка вернулся розовый, пока снимал шинель, крякал, отдувался.
– Поднялся, - рассказал, - на горку, посмотреть вашу стройку, а там ветер, холодина!
Он оживленный был какой-то, веселый. Подул в кулаки, согрелся, воскликнул:
– Это стройка, я вам скажу! Сколько кранов, сколько машин, сколько свету! От воды пар, будто дым - поле сражения, да и только.
– Еще бы!
– обрадовался отец, торопливо вытащил карту из шкафчика, усадил деда рядом.
– Гляди сюда! Вот наши масштабы! Сто пятьдесят тысяч гектаров зальет водохранилище, когда плотина реку перегородит. Тут много леса. Организованы специальные леспромхозы, чтобы тайгу вырубить!..
Мама рядом подсела, отца перебила:
– Деревни, Антон Петрович, переносятся на новые места. Надо построить тысячи новых домов! Вот тут протянутся линии высоковольтных передач. Здесь будет железная дорога. Тут шоссе.
– А народу сколько к нам едет!
– воскликнул отец.
– Пока на стройке десять тысяч человек. Будет еще больше.
Дед крякал от удовольствия, качал головой, удивлялся. Потом положил руку отцу на плечо, взглянул на маму, хитро прищурившись, и сказал:
– Это вы куда клоните, признавайтесь?