Деникин. Единая и неделимая

Кисин Сергей Валерьевич

Однако уловки «жен-премьера» были известны, и министры уперлись серьезно. Тогда-то наконец Керенский и раскрыл карты. На следующий день он отправил в отставку правительство, присвоил себе «диктаторские полномочия», отстранил Главковерха от должности, на что юридически права не имел, потребовал отмены движения на Петроград отправленного по ЕГО ЖЕ приказу два дня назад конного корпуса и назначил себя Верховным главнокомандующим.

После чего приказы рассыпались ворохом — радиограмма в прессу о предотвращении мятежа, призыв к железнодорожникам «приостановить движение к столице корниловских войск, а в случае надобности разбирать железнодорожные пути и устраивать крушение поездов» (то есть под откос пускать те самые войска, которые сам Керенский вызывал для своей поддержки и ликвидации выступления большевиков), войскам Петроградского гарнизона — «генерал Корнилов, заявлявший о своем патриотизме,

теперь на деле показал свое вероломство. Он взял полки с фронта, ослабив его сопротивление нещадному врагу-германцу, и все эти полки отправил против Петрограда».

Речь идет даже не о беспринципности «жен-премьера». Керенский удачно провернул собственную шахматную партию. Его главный противник подставился — надо бить беспощадно, используя откровенное вранье, провокацию, диффамацию, спекуляцию. В великой войне за власть все средства хороши, пусть Корнилов перечитает Макиавелли.

Не учел он только одного. 26 марта, качнувшись «влево», Керенский сделал шаг навстречу своим могильщикам большевикам, которые просто воспряли в этот момент — из тюрьмы был выпущен один из их лидеров Лев Троцкий для того, чтобы мобилизовать своих сторонников на сопротивление мятежу. Заметим, лидера политического движения, обвиняемого в шпионаже в пользу Германии, призвали бороться с генералом, который командовал армией, с этой Германией воюющей. «Германские шпионы» были рады стараться. В тот момент дело было не в спасении Керенского и «временных», просто победа Корнилова означала для большевиков гарантированный «фонарь на Невском», а с «левым» премьером еще можно было поторговаться. Потом очередь дойдет и до демократов. Поэтому агитаторы от большевиков на будущее начали «мазать дегтем» не только «душителей революции», но и самого Керенского.

В Могилеве же было пока спокойно и в каком-то смысле безмятежно. Главком в полном соответствии с предварительными договоренностями с Савинковым телеграфировал в военное министерство, что 3-й корпус и Туземная дивизия подойдет в столицу 28 августа, и уже на следующий день Петроград можно будет объявлять на военном положении. После чего пошел спокойно спать.

27 августа в Ставку пришла телеграмма за подписью Керенского: «Генералу Корнилову. Приказываю вам немедленно сдать должность генералу Лукомскому… Вам надлежит немедленно прибыть в Петроград».

А вскоре в Ставку привезли прокламацию Савинкова: «Граждане, в грозный для отечества час, когда противник прорвал наш фронт и пала Рига, генерал Корнилов поднял мятеж против Временного правительства и революции и стал в ряды ее врагов… Со всяким, посягающим на завоевания революции, кто бы он ни был, будет поступлено, как с изменником».

В Могилеве были в шоке. Там как раз после разговора накануне по прямому проводу ожидали премьера сюда (а тем временем 3-й корпус генерала Крымова уже подходил к столице). Жребий оказался брошенным чужой рукой, необходимо было переходить Рубикон. Корнилов отказался подчиниться и пошел ва-банк. «Русские люди! — говорил он в приказе от 28 августа. — Великая родина наша умирает. Близок час ее кончины. Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога — в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов — сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ — путем победы над врагом — до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад новой государственной жизни.

Предать же Россию в руки ее исконного врага — германскаго племени — и сделать русский народ рабами немцев — я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли. Русский народ, в твоих руках жизнь твоей Родины!»

Тут, конечно, Главковерх сам перегнул, смешав в кучу «коней и людей». Керенский, конечно, боролся за власть как умел, но обвинять его, а тем более ВСЁ правительство в том, что они «действуют в полном согласии с планами германского генерального штаба», было верхом легкомыслия. Этим он настроил

против себя и тех министров, которые далеко не сочувствовали премьеру. Но генерала уже несло. 29 августа Корнилов выпустил еще одно обращение, в котором прямо обвинял в сговоре Временное правительство, большевиков и Германию. При этом он навесил на «заговорщиков» пожар на Казанском пороховом заводе 14 августа, в результате чего погибли 19 человек, было уничтожено 12 тысяч пулеметов (всего за 1914-17 годы было произведено и доставлено на фронт около 30 тысяч пулеметов) и 1 млн снарядов, 542 здания были разрушены, 152 из них полностью, потеряно 1,8 млн пудов (29,5 тысячи тонн) нефти (на самом деле пожар был вызван окурком, небрежно брошенным караульным возле железнодорожной станции, где стояли вагоны с огнеприпасами). Чувствуется «рука мастера» прапорщика Завойко. Главковерх призвал не подчиняться распоряжениям правительства. В риторике Корнилова уже появились фразы «расшибить» не только большевистский «Смольный», но и вполне демократический «Зимний». При этом главком предупреждал железнодорожников, что в случае неподчинения его приказам «будет карать беспощадно.

Деникин и его начштаба Марков своей позиции не скрывали. Как писал сам главкоюз: «Все надежды на возрождение армии и спасение страны мирным путем рухнули. Я не делал себе никаких иллюзий относительно последствий подобного столкновения между генералом Корниловым и Керенским и не ожидал благополучного окончания, разве только корпус Крымова спасет положение. Вместе с тем, я ни одного дня, ни одного часа не считал возможным отожествлять себя идейно с Временным правительством, которое признавал преступным, и поэтому тотчас же послал ему телеграмму следующего содержания: «Я солдат и не привык играть в прятки. 16 июня, на совещании с членами Временного правительства, я заявил, что целым рядом военных мероприятий оно разрушило, растлило армию и втоптало в грязь наши боевые знамена. Оставление свое на посту главнокомандующего я понял тогда как сознание Временным правительством своего тяжкого греха перед Родиной, и желание исправить содеянное зло. Сегодня, получив известие, что генерал Корнилов, предъявивший известные требования, могущие еще спасти страну и армию, смещается с поста Верховного главнокомандующего, видя в этом возвращение власти на путь планомерного разрушения армии и, следовательно, гибели страны; считаю долгом довести до сведения Временного правительства, что по этому пути я с ним не пойду. Деникин».

Телеграмма Деникина также была разослана всем командующим фронтами. Генералы Клембовский (Северный фронт), Балуев (Западный), Щербачев (Румынский) также высказались против отстранения Главковерха. Более того, Клембовский после Лукомского также послал Керенскому телеграмму с отказом занять место главковерха, ссылаясь на то, что «не чувствую в себе ни достаточно сил, ни достаточно уменьядля столь ответственной работы в переживаемое тяжелое и трудное время». Замену же Корнилова он посчитал «крайне опасной, когда угроза внешнего врага целости и свободы родины повелительно требует скорейшего проведения мер для поднятия дисциплины и боеспособности армии».

О поддержке Временного правительства заявили лишь командующий самым удаленным Кавказским фронтом генерал от инфантерии Пржевальский (двоюродный брат знаменитого путешественника) и командующий Московским военным округом генерал-майор Александр Верховский (эсер), разгромивший в июле большевистские выступления в Ельце, Нижнем Новгороде, Твери, Владимире, Липецке и др. На всякий случай могилевский гарнизон в составе Корниловского ударного полка (три батальона капитана Неженцева), Текинского конного полка (пять сотен полковника барона фон Кюгельхена) и Георгиевского батальона (полковника Тимановского) был приведен в полную боевую готовность в ожидании возможного противодействия местного совета. Была отправлена телеграмма на Дон атаману Каледину, в Киев к генералу Абраму Драгомирову с приказом взять власть в городе в свои руки на автомобиле уехал курьер (арестован по дороге). Командзапу Балуеву было приказано установить контроль над Витебском и Оршей (тот и не подумал выполнять приказ до прояснения ситуации).

Уже потом на следствии Корнилов признавался: «Я решил выступить открыто и, произведя давление на Временное правительство, заставить его:

1 . исключить из своего состава тех министров, которые, по имеющимся у меня сведениям, были явными предателями Родины; 2. перестроиться так, чтобы стране была гарантирована сильная и твердая власть. Для оказания давления на правительство я решил воспользоваться 3-м конным корпусом генерала Крымова, которому и приказал продолжать сосредоточение к Петрограду».