Денис Давыдов

Бондаренко Александр Юльевич

Никакого сравнения с эпиграммой «Генералам, танцующим на бале…»!

Сразу после пушкинского «девишника» Давыдов отправился в путь — через Калугу, Смоленск, Минск, Брест-Литовск и Седлец; дорога до местечка Шеницы, где стояла Главная квартира графа Дибича, заняла менее месяца:

«12-го марта граф Тиман и я прибыли в Главную квартиру, но Граббе нас опередил сутками. Все подняли меня на руки, прежде нежели я был допущен до высших вождей; генерал-квартирмейстер Нейдгард принял меня по-дружески. На другой день мы с Тиманом представлялись фельдмаршалу, который, приняв нас в кабинете, очень обласкал меня и, говоря со мной, беспрестанно повторял: „Денис Васильевич!“ Он звал меня обедать и, посадив возле себя, говорил много, шутил и подливал мне и себе много вина, расспрашивал об Алексее Петровиче Ермолове, с которым он так благородно поступил в Грузии ^{162} . Отведя меня в сторону, он прибавил: „Я для вас готовлю хорошее место и команду, подождите немного, завтра приедет граф Толь, мы с ним об этом потолкуем“. На другой день, по приезде Толя, я поспешил к нему. Он, увидав меня, бросился ко мне и обнял со следующими словами: „Здравствуй, любезный и милый Денис, жду тебя сто лет, послужим вместе, найду тебе дело и славное“. В тот же день за обедом фельдмаршала, возле которого он сидел, Толь, пожав мне руку, сказал ему: „Ваше сиятельство, надо дать ему славное место, это давнишний мой друг и приятель с самого 1812 года“. — „Да, да, непременно, — отвечал фельдмаршал, — я вас только дожидался“» [510] .

510

Давыдов Д. В.Сочинения Дениса Васильевича Давыдова. T. II. С. 282–283.

Можно представить всю эту картину: трое немолодых мужчин, в высоких уже чинах. Давыдову, самому младшему по чину, как мы помним, 46 лет; Дибич, по чину самый старший, — на год его моложе; генералу от инфантерии Карлу Федоровичу Толю, недавно возведенному в графское достоинство и награжденному орденом Святого Георгия II класса, — почти 54… Сейчас ими забыты все взаимные обиды и претензии. В памяти совершенно иное: когда-то, совсем, как кажется, недавно — но уже почти 20 лет тому назад, они были теми «молодыми генералами своих судеб», о которых слагали и будут слагать стихи, которые стали символами самого, как кажется, прекрасного и романтичного времени истории государства Российского. Дибич получил генеральские эполеты в 27 лет, имея к тому времени уже два Георгиевских креста, Денис стал генералом в 29; «припозднился» лишь барон Толь, который был штабистом и считался «самым образованным офицером в Главном штабе» — он стал генералом в 35 лет, хотя имел не только «четвертый Георгий», но и, чуть ли не единственным из всех полковников, «генеральский» орден Святой Анны 1-й степени — со звездой и лентой… Их жизни были недолги, и это опять-таки, очень точно, про них: «В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век…» ^{163} Для каждого из них Польская война стала последней боевой кампанией…

Скоро Давыдову было дано обещанное «славное место». «Через три дня он получил назначение командовать отдельным отрядом (бывшим полковника Анрепа), составленным из Финляндского драгунского и трех казачьих полков: Катасонова № 3, Платова № 9 и Киреева № 4 и входивших в состав корпуса графа Крейца. Задачею этого „летучего“ отряда было следить за корпусом Дверницкого, находившегося под Замостьем, оберегать Крейца от внезапного нападения мятежников и препятствовать возбуждению волнения в крае между Вислою и Бугом» [511] .

511

Жерве В. В.Указ. соч. С. 122.

Фрагмент этот требует некоторых объяснений. Кавалергард граф Анреп ^{164} сдал отряд после того, как был произведен в генерал-майоры и назначен командиром драгунской бригады, так что должность Денису Васильевичу досталась, в общем-то, не генеральская, но самостоятельная и отряд был дан не маленький. Номера после фамилий относятся не к казачьим полкам, а к их командирам (так же как и сам Давыдов числился под номером вторым). Граф Крейц ^{165} в ту пору был еще бароном и командовал кавалерийским корпусом. Но кто нас особенно интересует — это генерал-майор Дверницкий ^{166} , один из активных деятелей мятежа. Еще в 1809 году он сформировал отряд, который привел под знамена Наполеона и с ним принял участие в походе Великой армии в Россию; очень возможно, что он даже встречался с Денисом в бою под Миром… В 1813 году под Лейпцигом Дверницкий командовал 4-м уланским полком, а в 1814-м пытался остановить войска союзников на пути к Парижу. Однако по возвращении в Польшу он был назначен командиром 2-го уланского полка новой «Константиновской» армии, затем — командиром бригады, получил чин генерал-майора, но принял самое деятельное участие в восстании. В начале кампании на счету у Дверницкого были две громкие победы, так что Давыдов, с присущим ему остроумием, писал в одном из писем: «Этот Дверницкий большой молодец: в течение одной кампании он разбил славного нашего Гейсмара и взял у него 8 пушек, потом теперешнего моего корпусного командира генерала Крейца и взял у него 5 пушек, потом генерала Кавера, у которого взял еще 3 пушки — у меня он ни одной не возьмет, потому что ни одной нет. Мне хотели дать 4, но я от них отказался; если Бог даст у него взять, то я не прочь, а со своими таскаться опасно…» [512]

512

Там же. С. 124.

Получив назначение, он не стал засиживаться в Главной квартире — не только потому, что хотелось в бой, но и по той причине, что в этом не было никакого смысла. Да и удовольствия, честно говоря, тоже.

«Я помню главную квартиру Кутузова в великий год войны Отечественной, — писал в воспоминаниях Денис Васильевич, — не говорю уже о главных квартирах Шварценберга и императора Александра в 1813 и 1814 годах. Какое многолюдство, какая роскошь, какие веселости всякого рода! Это были подвижные столицы со всеми их очарованиями! Было где нашему брату, авангардному жителю, пристать и осушить платье, загрязненное на бивуаках, обмыть пахнувшие порохом усы в бокалах шампанского, натешиться разговорами и обменом остроумия в любезнейших обществах, напитаться свежими политическими новостями и отдохнуть от всечастного: „кто идет?“, „садись!“ и от беспрерывных вопросов: „где неприятель? сколько?., пехота или конница?., есть ли пушки?..“ и проч.

Но в этой войне главная квартира напоминала колонию квакеров или обитель траппистов. Конечно, я не мог жаловаться за себя; фельдмаршал удостоил меня отлично благосклонным приемом… но справедливость не дозволяет умолчать, что как для меня, так и для других ничего не было утомительнее сей печальной, педантической, аккуратной к распределению времени главной квартиры, где видимо преобладала крайняя нерешительность. В ней все наводило истинную грусть и тоску…

Русской армии необходима блистательная, многолюдная, шумная, веселая, роскошная главная квартира, или скромная, но победная ^{167} , подобно Суворовской» [513] .

513

Давыдов Д. В.Сочинения Дениса Васильевича Давыдова. T. II. С. 290–291.

Характер войны менялся решительно и стремительно, блистательный «осьмнадцатый век» окончательно ушел в прошлое, и люди, подобные Денису Давыдову, чувствовали себя чужими в реалиях новой, говоря позднейшими терминами, — «современной» войны.

Я люблю, казак-боец, Дом без окон, без крылец, Без дверей и стен кирпичных, Дом разгулов безграничных И налетов удалых, Где могу гостей моих Принимать картечью в ухо, Пулей в лоб иль пикой в брюхо. Друг, вот истинный мой дом! [514]

514

Давыдов Д. В.Челобитная // Давыдов Д. В.Сочинения. М., 1962. С. 156.

Такова она, давыдовская война! С «удалыми налетами», обменом сабельными ударами, «веселостью» Главной квартиры, «горелкой вечерком» и даже той смертью, которой «в когти попадаешь и не думая о ней» — в общем, всем тем, что можно назвать армейской романтикой. Прелесть этого очень трудно понять человеку непричастному, далекому от подобной жизни — ну, примерно так же, как мало кто сегодня в толпе, трясущейся и извивающейся на дискотеке, сможет осознать красоту Рождественского бала в Зимнем дворце.

Итак, на этой войне Давыдов вдруг стал ощущать себя чужим — и спешно направился в свой отряд.

Давно прошли те времена, когда о жизни нашего героя мы могли узнать только из его записей. Теперь буквально каждый шаг легендарного поэта-партизана фиксировался его современниками — не только профессиональными литераторами, но и случайными мемуаристами. Генерал-лейтенант А. Л. Зеланд, бывший в 1831 году артиллерийским офицером, писал:

«При выступлении из Желохова на первом привале нагнал нас славный наш партизан генерал-майор Денис Васильевич Давыдов… Вместо сабли висела у него через плечо шашка, а с правой стороны висела казацкая нагайка, как у всех офицеров в армии, от графа Толя до младшего прапорщика. Какое значение имела эта нагайка, в особенности у пехотинца, не берусь определить; но всякий вновь прибывающий в армию запасался нагайкою, изготовлением которых занимались казаки, по одному серебряному рублю. Давыдов был плотный мужчина, несколько сутуловат, с лицом смуглым и небольшими сверкающими глазами, но усы его висели до груди. Видел я после портрет его в издании „Сто русских литераторов“, который не очень похож, и он тут изображен с подстриженными усами. Давыдов сделал с нами два перехода, занимая окружавших его интересными рассказами. Все время был он в отличном расположении духа, шутил, и искрившиеся его глаза могли каждого в том убедить, что душа его сохранила отголосок удалых порывов юности…» [515]

515

Воспоминания A. Л. Зеланда… С. 92–93.

Но, может, не только Давыдов и его ровесники тосковали о той, давней войне, о невозвратных временах 1812 года? Недаром же столь восторженно встретили генерала — героя и легенду Отечественной войны — во вверенном ему отряде, куда Денис Васильевич прибыл 23 марта. Вот как описывает он это прибытие бойким своим пером:

«Скромность налагает на меня печать безмолвия; но польщенное самолюбие мое побуждает меня сказать два слова о приеме, сделанном мне войсками. Грешный человек, я следую охотнее внушению последнего.