Der Architekt. Проект Германия
Шрифт:
— Очень уютно. Мне нравится, когда нет лишнего пространства.
— Да и теплее, — подхватил Чесноков, заглянувший мне через плечо.
Оба немца, отстранив Чеснокова и меня, по очереди вошли в комнату фрау Шпеер, постояли возле кровати и вышли. Шаренберг, по-моему, поморщился.
Я обратился к фрау Шпеер:
— Я скажу сержанту, чтобы принес ваш багаж. Вы его в самолете оставили — багаж? И вот еще, фрау Шпеер, вы должны сейчас же вернуть летчику унты. Все равно ходить лучше в валенках.
С этими словами я поставил на кровать
— И наденьте это. Так лучше для вашего здоровья. Все-таки — мороз. Это сейчас двадцать градусов, к ночи совсем похолодает. А в степи еще и ветер.
— О, вы заботитесь о моем здоровье, как мило, — заметила она.
Она размотала огромный вязаный платок, сняла шапочку. Я увидел аккуратно причесанные волосы, седые, с белокурыми прядями. На меня пристально смотрели ледяные голубые глаза.
Вообще она оказалась довольно красивой — стройная, рост чуть выше среднего, сложение сухощавое, черты лица правильные, кожа бледная, под глазами заметные синяки — видимо, не высыпается.
— Так я, по-вашему, должна носить эти вещи? — Она подняла тщательно подведенные брови и коснулась ватных штанов.
— Чулки в данных условиях категорически не подходят, — сказал я, сильно покраснев. Я как-то не привык обсуждать с женщинами такие подробности, как нижнее белье.
Утаить мое смущение от взора фрау Шпеер, конечно, не удалось.
— О, — промолвила она, — русские офицеры еще и застенчивы? Это так мило.
— Кстати, о здоровье, — спохватился я и вытащил из кармана флягу с водкой. — Прошу — Vodka. Не этот ваш паршивый шнапс, а хорошая русская Vodka. Если почувствуете, что замерзаете, сразу сделайте глоток. Не бойтесь опьянеть.
— Мне доводилось пить крепкие спиртные напитки, — спокойно сказала она.
— В наших условиях это единственное надежное средство согреться, — добавил я, пропустив ее реплику мимо ушей. — Берегите флягу. И никого не угощайте. У вас, конечно, будут просить… — Я оглянулся на Чеснокова, но тот сделал вид, будто не слышит.
— Хорошо, — кивнула фрау Шпеер.
Она смотрела на меня равнодушно. Явно ждала, чтобы я ушел.
Наверное, так и следовало поступить. Но мне вдруг стало обидно: я столько сил угрохал, столько оперативной смекалки применил — да хотя бы добывая приличную Vodka, — а она этого вообще не замечает. Будто всё как надо и никто ей здесь не делал никакого одолжения.
Ну и ладно. Глупо требовать от женщины благодарности за выпивку. Но кое о чем я ей все-таки напомню.
— Почему же вы не спрашиваете о том, ради чего сюда приехали? — осведомился я почти грубо.
Она положила муфту на кровать рядом с валенками и застыла.
Потом медленно повернулась в мою сторону:
— О чем вы говорите?
— Мы ведь знаем, зачем вы прилетели в Сталинград, правда?
— Я почему-то считала, — тихо, медленно проговорила фрау Шпеер, — что моим делом в Сталинграде занимается другой человек.
Я дернул углом рта:
— Какой еще «другой»?
— Я думала, вы просто встречаете, а по делу пришлют кого-то старше… По званию и… возрасту… А разве вы?.. Вы?.. — У нее перехватило дыхание, она поднесла ладони к горлу красивым, картинным и вместе с тем совершенно естественным жестом.
Кого другого я бы помучил, но вот насчет фрау Шпеер не сомневался: если я начну тянуть с ответом, она меня никогда не простит. И даже тот факт, что я откопал ее сынка из-под завалов и поместил в относительно человеческие условия, меня в ее глазах не оправдает. Она будет держать на меня зло до конца жизни. И по какой-то причине меня это совершенно не устраивало.
— Да, я нашел вашего сына, фрау Шпеер, и он жив, — сказал я. — Завтра вы сможете его навестить. По крайней мере, я на это надеюсь.
Она подняла муфту, понюхала ее, поджала губы, посмотрела в темное окно — там была сплошная степь, покрытая снегом, и больше ничего. Ветер гнал снежную пыль — на запад, на запад. Туда, где Германия.
— Переодевайтесь и приходите в столовую. — Я вышел и закрыл за собой дверь.
Если фрау Шпеер и плакала, то по ее виду этого сказать было никак нельзя. В столовую она явилась в преображенном виде: валенки и всё такое. Синее шерстяное платье она выпустила поверх толстых ватных штанов, на плечи набросила вязаную кофту.
Она села в сторонке и попыталась было отказаться от ужина.
— Что-то я устала.
Раздатчица поглядела на нее с неодобрением:
— Иностранцы вечно морду воротят. Вон и американе туда же. Всё вылавливали из тарелок куски, рассматривали, как в музее. Можно подумать, бурой свеклы не видывали. Только этот, с Ленинграда, — он всё съел и еще добавки спросил. Наголодался.
Полковник Чесноков подмигнул фрау Шпеер:
— Вы обижаете здешних стряпух, фрау Шпеер, а это — непростительная дипломатическая ошибка.
Три Полковника шпарил по-немецки бойко, однако полностью пренебрегая падежами и родами имен существительных.
Оба немецких летчика равнодушно рубали разогретый и уже снова остывший борщ. Солдаты, что взять. В поздний час в столовой никого, кроме нас, не было. Английские и американские журналисты куда-то исчезли. Может, в шашки играют и обсуждают международное положение, может, спать завалились.
Чесноков круто посолил поданную ему кашу.
— А вы-то почему не едите, товарищ лейтенант?
— Уже поужинал.
— Ну так повторите. Человек военный должен кушать при каждой возможности.
— Тогда на человеке военном перестанет сходиться ремень.
— И опять же, напрасно вы иронизируете, — сказал Три Полковника. — Посмотрите, как на вас портупея болтается! Это оттого, что вы тощий. Отсюда и неряшливый внешний вид. Вот у меня всё туго натянуто, любо-дорого смотреть.
Он наклонился к фрау Шпеер и кратко перевел ей наш разговор:
— Я уговариваю лейтенанта подать вам пример и поесть.