Дерево растёт в Бруклине
Шрифт:
Когда Нили исполнился год, Кэти совсем перестала рассчитывать на Джонни. Джонни сильно пил. Работал от случая к случаю, если что-нибудь подвернется. Зарплату приносил домой, но чаевые оставлял себе и пропивал. Ему казалось, что жизнь летит слишком быстро. Он обзавелся женой и двумя детьми до того, как получил право голосовать. Его жизнь кончилась, не успев даже начаться. Джонни Нолан был обречен, и никто не понимал это лучше, чем он сам.
На долю Кэти выпали те же испытания, только она была еще и на два года младше Джонни, ей едва исполнилось девятнадцать.
Она заменила нежность твердостью. Она отказалась от мечтаний и заменила их трезвым отношением к суровой реальности.
Кэти была одержима желанием выжить, которое делало из нее борца. Джонни уповал на вечность, что превращало его в бесполезного мечтателя. И в этом заключалась огромная разница между этими двумя людьми, которые так сильно любили друг друга.
Свой двадцать первый день рождения, который дал ему право голоса, Джонни отпраздновал трехдневным запоем. Когда он начал трезветь, Кэти заперла его в спальне, чтобы он не мог раздобыть ничего спиртного. Но Джонни не пришел в себя, вместо этого у него началась белая горячка. Он то рыдал, то умолял дать ему выпить хоть глоточек. Говорил, что невыносимо страдает. Кэти отвечала, что это хорошо, страдания отучат его от пьянства, закалят волю и сделают тверже. Но бедный Джонни никак не становился тверже. Напротив, он совсем раскис, скулил и выл, как привидение.
Соседи стучались к Ноланам в дверь и просили пожалеть беднягу. Кэти посоветовала соседям заняться своими делами и сжала губы так, что они превратились в прямую линию. Хоть она и осадила соседей, но понимала, что переезд неизбежен, едва закончится месяц. Нельзя оставаться тут после того, как Джонни так их опозорил.
Ближе к вечеру от душераздирающих воплей Джонни терпение у Кэти лопнуло. Посадив обоих детей в коляску, она отправилась на фабрику и попросила терпеливого бригадира вызвать Сисси с работы. Кэти рассказала сестре, что творится с Джонни, и та пообещала прийти сразу после работы и все уладить.
Сисси посоветовалась с приятелем, как помочь Джонни. Тот дал необходимые наставления. Следуя им, Сисси купила полпинты хорошего виски, спрятала бутылку между пышными грудями, потуже зашнуровала корсет и застегнула платье.
Сисси пришла к Кэти и сказала, что если та оставит их с Джонни наедине, она вылечит его. Кэти закрыла Сисси в комнате с Джонни. Сама пошла на кухню и провела всю ночь в ожидании за столом, положив голову на руки.
Когда Джонни увидел Сисси, в его бедном спутанном мозгу на минуту прояснилось, он схватил ее за руку.
– Сисси, ты мой друг. Ты моя сестра. Ради бога, дай мне выпить.
– Не спеши, Джонни, – сказала она мягким баюкающим голосом. – Я кое-что припасла для тебя.
Она расстегнула платье до талии, выпустив наружу каскад белых кружевных оборок с темно-розовыми бантиками. Комната наполнилась сладким теплым запахом ее пряных духов. Джонни смотрел, как она расстегнула платье и расшнуровывает корсет. Вспомнив про ее репутацию, бедняга сделал неправильный
– Нет, нет, Сисси. Только не это, прошу! – простонал он.
– Не будь ослом, Джонни. Всему свое время и место. Сейчас не тот случай.
И Сисси достала бутылку.
Джонни схватил ее. Бутылка согрелась от ее тела. Сисси позволила ему сделать долгий глоток, потом решительно вынула бутылку из его сжатых пальцев. Выпив, он успокоился, его потянуло в сон, он попросил ее не уходить. Она обещала. Не позаботившись застегнуть корсет и платье, она легла на кровать рядом с ним и обняла его, а он прижался щекой к ее теплой душистой груди. Он спал, и во сне слезы катились из-под его закрытых век, и были они теплее, чем ее кожа, на которую падали.
Сисси лежала без сна, обнимала его и смотрела перед собой в темноту. Ей казалось, что рядом с ней ее ребенок, который выжил и нуждается в ее беззаветной любви. Она гладила завитки его волос, нежно касалась щеки. Когда он стонал во сне, она успокаивала его ласковыми словами, которые давно придумала для своих детей. У нее затекла рука, и она попыталась высвободить ее. Он проснулся на мгновение, вцепился в нее и попросил не уходить. Обращаясь к ней, он назвал ее мамой.
Каждый раз, когда он просыпался в тревоге, она давала ему глотнуть виски. Ближе к утру он снова проснулся. Голова прояснилась, но, по его словам, болела. Он отпрянул от нее и застонал.
– Иди обратно к мамочке, – позвала она мягким, взволнованным голосом. Она широко открыла свои объятия, он сразу нырнул в них и прижался щекой к ее щедрой груди. Он тихо плакал. Он выплакивал свои страхи и тревоги, и свое непонимание этого мира. Она позволила ему говорить, она позволила ему плакать. Она обнимала его так, как могла бы его обнимать в детстве собственная мать (но она этого никогда не делала). Иногда Сисси плакала вместе с ним.
Когда он выговорился, она отдала ему остаток виски, и он наконец заснул от изнурения глубоким сном.
Она долго лежала не шевелясь, не хотела, чтобы он заметил, как она уходит. На рассвете его рука, сжимавшая ее руку, разжалась, на лице появилось выражение покоя, и он снова стал походить на мальчика. Сисси положила его голову на подушку, ловко раздела его и укрыла одеялом. Пустую бутылку из-под виски она выбросила в вентиляционную шахту. Она подумала – если Кэти ничего не узнает, то и сердиться не будет. Она небрежно завязала свои розовые ленточки и привела в порядок платье. Выходя, бесшумно закрыла за собой дверь.
Сисси обладала двумя великими талантами. Она была идеальная любовница и такая же идеальная мать. Ее переполняли нежность и потребность отдавать себя каждому, кто нуждался – не важно, в чем, будь то ее деньги, ее время, ее одежда, ее сочувствие, ее понимание, ее дружба, ее внимание или ее любовь. Она становилась матерью первому встречному. Она любила мужчин, это верно. Но и женщин тоже, и стариков, и детей – их особенно. Как она любила детей! Она любила падших и отщепенцев. Ей хотелось всех осчастливить. Доброго священника, который выслушивал ее во время нечастых исповедей, она попыталась соблазнить, потому что пожалела его. Подумала, что обетом безбрачия он лишает себя величайшей из земных радостей.