Деревянные кресты
Шрифт:
Вытянувшись на свжей хрустящей солом, мы прислушиваемся всмъ существомъ къ неясному шопоту глухихъ голосовъ и къ звукамъ псенъ.
Въ темнот виднются блыя пятна, колеблемыя втеркомъ — это сушится блье солдатъ. Но въ эту свтлую ночь при звукахъ этихъ псенъ, среди разлитой всюду нжности кажется, что это блыя платья еще не ушедшихъ двушекъ, чудится, что женщины здсь, близко и слушаютъ насъ. Мы не стали бы говорить съ ними, нтъ — лишь бы он были здсь, лишь бы чувствовать ихъ близость…
Хорошо подъ лаской мягкаго втра. Томные голоса снова начинаютъ вполголоса припвъ и медленно произносятъ слова любви, чтобы
Голоса становятся все нжне, псня замираетъ… Не хочется больше ничего видть, ни солдатъ, ни войны… Ночью у нашихъ выцвтшихъ шинелей не такой грустный видъ. Не хотла ли бы ты имть платье такого цвта?
Жильберъ лежитъ въ глубин палатки и произносить вслухъ стихи, которые вс слушаютъ, глядя на мерцающія звзды.
Мы унеслись далеко, далеко: въ Парижъ, въ деревню, къ себ!.. Воспоминаніе о минувшихъ радостяхъ таетъ во рту, какъ восхитительное лакомство, и сердца наполнены такой нжностью, что, когда сожмешь ихъ, оттуда льются псни.
Закрой свои красивые глаза…Вдругъ на улиц слышится мрный шагъ проходящаго мимо отряда. Что это такое?.. Мы ихъ тотчасъ узнали по блымъ повязкамъ на рукавахъ. Первые ряды несутъ на плечахъ скатанныя носилки, слдующіе катятъ легкія повозки на двухъ колесахъ. Одинъ изъ нихъ несетъ фонарь, и желтыя пятна свта прыгаютъ вокругъ него, какъ бшеная собака. Молчаливый отрядъ уходить вдаль…
— Ну, что, нарушаетъ молчаніе смущенный голосъ, — скажи намъ еще что-нибудь.
— Нтъ, кром шутокъ, я ничего больше не знаю…
Воцаряется молчаніе… Однако, и раньше былъ только топотъ, но достаточно было шопота, чтобы заглушить шорохи этой безпокойной ночи. Теперь они слышны вс: тяжелое дыханіе спящаго, хрустніе соломы подъ измученными тлами, и тамъ, дальше, тревожный гулъ окопа, гд разыгрывается бой. Молчаливая ночь внезапно измнилась, она стала теперь глубокой и вдумчивой, какъ мечта тридцатилтняго человка.
Изъ-за покрова елей, неспшно поднимается луна. Она медленно отбрасываетъ рзкую тнь отъ столбовъ и ружейныхъ козелъ на низкую траву, и странные черные знаки вырисовываются на прекрасномъ серебристо-пыльномъ пол…
XI
ПОБДА
По всмъ подступамъ отъ тыла къ окопамъ сплошными массами двигались на позиціи наступающіе полки.
— Впередъ, передавайте дальше.
— Впередъ… — съ ругательствами передавали дальше сердитые голоса.
И расчлененная колонна снова продвигалась тяжелымъ шагомъ, позвякивая котелками и снаряженіемъ. Разсвтъ засталъ насъ въ узкихъ проходахъ, по которымъ наша рота, ушедшая одной изъ послднихъ, шагала съ двухъ часовъ утра, безпрестанно наталкиваясь на санитаровъ съ носилками, задерживаясь изъ-за смняющихся частей, и германская артиллерія тотчасъ же начала обстрлъ. Шрапнели, казалось, преслдовали насъ, разрываясь все ближе, и батальонъ спшилъ, какъ отъ погони, къ позиціямъ, а надъ нимъ вились облака зеленаго дыма.
Велъ насъ Морашъ; онъ растерялся, не могъ найти дороги,
— Ну, Морашъ… Вы оріентируетесь?
Снаряды гнались за нами, какъ будто у нихъ были глаза. Мы шли впередъ, загибая въ сторону, уходили назадъ, но погоня не отставала отъ насъ, мы были оглушены ревомъ и задыхались отъ терпкаго дыма.
При каждой вспышк мы бросались другъ къ другу, головы и ноги наши переплетались, мы прижимались къ краямъ прохода, стараясь втиснуться въ каждую выемку земли. Снаряды взрывались низко, засыпая иногда нашъ путь осколками, и изъ кучи прижавшихся тлъ раздавались крики:
— Охъ, я раненъ.
Растерянные, отупвшіе, мы шагали черезъ тла; толкаясь, продвигались на двадцать шаговъ, потомъ снова становились на четвереньки, согнувъ спину, и лица наши нервно дергались отъ оглушительнаго треска.
— Ну, Морашъ, — снова раздавался голосъ капитана, — правильно мы идемъ? Тт… тт! Вы уврены?
Съ пересохшимъ горломъ шли дальше, не зная куда. Однако, паники не было, какая-то дисциплина сохранялась среди всеобщаго замшательства; одурманенный разсудокъ слегка мутился, какъ бы вырвавшись изъ адской кузницы, но все-таки оставался яснымъ, и между залпами и выстрлами методически передавались приказанія, какъ передаются среди фабричнаго шума распоряженія главнаго мастера.
Наконецъ, мы внезапно вышли изъ полосы обстрла. Сразу воцарилось спокойствіе, и мы замтили, что солнце уже встало. Мы вышли на дорогу, на обоихъ склонахъ которой зеленли густые кусты. Сюльфаръ тотчасъ бросился обшаривать втки.
— Эй, ребята… здсь есть сплыя!..
— Не трогайте меня, не трогайте меня… — повторилъ раненый съ посинвшимъ лицомъ, медленно идя намъ навстрчу. Руки его были раздроблены и висли, какъ дв кровавыя тряпки. Дойдя до насъ, онъ сказалъ безжизненнымъ голосомъ, въ которомъ не чувствовалось даже страданія.
— Я хочу ссть, поддержите меня за шинель.
И, придерживая его за воротникъ, его усадили на выступъ стрльбища; онъ сидлъ вытянувшись, и руки его, превратившіяся въ кровавую массу, едва держались въ разодранныхъ рукавахъ. Носъ у него былъ тонкій, вытянувшійся, какъ будто смерть уже готовилась задушить его.
— Ты поторопился бы на перевязочный пунктъ, — сказалъ ему Лемуанъ, видя, какъ съ рукавовъ стекаетъ кровь.
— Да, я иду туда… зажгите мн папиросу… вложите ее мн въ ротъ…
Его приподняли, и онъ пошелъ, поблагодаривъ кивкомъ головы, машинально шагая, а впереди него шелъ товарищъ, отстраняя столпившихся солдатъ.
— Пропустите, раненый…
Вся рота собралась здсь, передъ четырьмя грубо сколоченными лстницами, она была похожа на огромный живой щитъ изъ сдвинутыхъ касокъ. Безъ сумокъ, со скатанными одялами, съ лопатами на боку, „въ парадной форм“, какъ шутилъ Жильберъ.
По правую сторону отъ насъ рота одного изъ полковъ послдняго призыва только-что взяла ружья на перевсъ; они должны были выйти вмст съ нами въ первую очередь. Вс проходы, вс окопы были переполнены, и стиснутый между сотнями, тысячами людей, каждый, въ какомъ бы настроеніи онъ ни находился, чувствовалъ себя только крупицей среди этой человческой массы.