Деревянный хлеб
Шрифт:
— Айда.
Рыба-лоцман высунулся за дверь и махнул рукой. На цыпочках рысью — по пустому коридору, вниз — по ступенькам, тс-с… влево! Складками висит бархатная портьера — вход в зал, под ней — неподвижные боты стоящей билетерши, волнами выплескивает восточная музыка, доносится рык зверей и шелест джунглей: вправо — другой вход, никого… Юркнули в зал, за последний ряд, и притихли как мышки. Слева кто-то взволнованно дышит, стоя на коленях, и шевелится, вытягивая шею. Затем быстренько перебрались на ступеньки у запасного выхода —
«Лунный свет померк в устье пещеры: большая квадратная голова и плечи Шер-Хана загородили вход. Табаки визжал позади него: «Господин, господин, он вошел сюда!» — так было написано в книжке «Маугли», которую он читал год назад. А теперь Санька все это видит. Замирает сердце уже не от страха за себя, а за голого маленького Маугли.
— С вас обоих шесть рублей, — прошептал Рыба-лоцман. Вот почему он их провел!
Сошлись на трояке: билетов-то нет. Вдруг шухер начнется и их выставят?!
«Шер-Хан делает нам большую честь, — сказал Отец Волк, но глаза его злобно сверкнули. — Что нужно Шер-Хану?»
— Директор. Он мужик хороший. Никогда не гоняет, — прошептал Рыба-лоцман так, чтобы дядька с папиросой слышал.
Дядька снова уставился на экран.
— А ты у него билеты тыришь, — шепотом поддел его Юрка.
— Я не тырю, — отозвался Рыба. — Не было их. — И в сердцах громко пообещал: — Проведу я вас в следующий раз!
Директор встал, шагнул к ним и, взяв запищавшего Рыбу-лоцмана за ухо, повел к запасному выходу.
Юрку и Саньку он почему-то не тронул, и они благополучно досмотрели фильм. Повезло!
С разобиженным Рыбой они столкнулись на улице.
— А я вашу тетрадочку на колокольне нашел, — вдруг злорадно прошипел он. — С вами Пожарин еще потолкует.
Ужас!
Очевидно, Пожарин приказал ему помалкивать, но он не мог сдержаться. Как же — провел их в кино, а его выставили за дверь.
Драка
— Что теперь будет?.. — протянул Юрка по дороге домой.
— Ничего, — бодрился Санька. — У нас все записи засекречены. Я больше боюсь, что ЛТ ночью хлеб надумает печь.
— Да… — остановился Юрка у ворот своего монастыря. И заспешил: — Ну, пока.
Пожарин подкараулил Саньку в подъезде, когда он, не увидев никого возле дома, надеялся свободно проскочить к себе.
— Приветик, — цепко взял за локоть Пожарин.
— Сейчас заору! Своих позову!
— Я тебя тогда так успею чухнуть — свои не узнают! А поговорим, может, и обойдется.
Санька не стал орать. Пожарин повел его под ручку черным ходом во двор.
— В тетрадочке вашей на колокольне: НП — наблюдательный пункт? ЛТ — Лысая Тетка? — грозно выспрашивал он. — Три П — Три Поросенка? А одно П — это я, Пожарин? Вы что, следите за мной! Зачем? — процедил он. — Кто вам разрешил за мною следить! Что такое ДХ, а?
Вот тебе и «пшепрашем пана»! Лучше бы Витька зашифровал свои записи по-польски. Любой же знает, что НП — наблюдательный пункт, да и дальше можно, при желании, свободно догадаться!..
Пожарин вытолкнул Саньку во двор, где, болтая и посмеиваясь, стояли Рыба-лоцман и несколько пацанов.
— Руки сам марать не буду, потом потолкуем. А сейчас… — Пожарин показал на Рыбу-лоцмана, — стукнешься с ним один на один, до первой крови? Или слабо?
Пацаны возбужденно загалдели, становясь в круг. Такие драки не были редкостью и велись честно.
— Да я его подметкой разотру, — хорохорился Рыба-лоцман, он был покрупнее Саньки.
— Ну, тронь! — стиснул Санька кулаки.
— Ты тронь!
Обычная свара…
Когда Рыба-лоцман заехал ему по голове, Санька убедился, что кулак у него костистый, тяжелый.
И тоже замахал кулаками. Раз, раз, раз!.. Удары!.. Как больно! Лицо Рыбы-лоцмана мельтешило перед глазами. Уже и не так жутко было. Страшно только перед началом драки! И еще когда выдыхаешься и чувствуешь: драке нету конца…
Внезапно кулак у Саньки стал мокрым. А затем: «аа-а!..» — завопил Рыба-лоцман, зажимая рукой нос.
При свете лампочки над подъездом Санька вдруг отчетливо увидел, как между пальцами у противника сочится кровь. Стали хлопать окна, раздались крики:
— Черти! Хулиганье! Опять дерутся!
Пожарин тут же смылся.
Санька, покачиваясь и ощущая избитое тело, вошел в парадное. Лампочка там была давно разбита, и свет той, что висела снаружи, падал нечетким прямоугольником сквозь стекло двери на стену. Саньке отчего-то показалось, что это приклеен какой-то газетный лист, он даже машинально дотронулся пальцем.
Примчались его мать, бабушка, родители Рыбы. Крик, шум, подзатыльники!
— Выкормили бугая! — орали на Санькиных родичи Рыбы. — Вон у него руки по локоть в крови!..
Но все страсти улеглись — не первый, не последний раз, — драчунов развели по комнатам.
Находя следы побоев на своих сыновьях, вновь распахивали двери, вновь кричали в коридор, грозясь вызвать милицию и даже медицинскую экспертизу.
Санька был горд своей победой и упорно молчал на вопрос: «Что вы не поделили?», зная, что так мать и бабушка сами скорее умолкнут, подумав: «Ну, что там могут не поделить мальчишки?»
Наслышанный о его подвиге, заглянул Витька Коршун. Санька уединился с ним за шкафом, где стоял столик для занятий и куда выходила половина широкого окна, и рассказал ему обо всем. Его даже обидело, что Коршун небрежно похвалил за победу в драке: «Силен!» Больше Витьку озаботила тетрадка, попавшая в руки Пожарина, который так быстро расшифровал в ней почти все, кроме ДХ — деревянного хлеба — и наверняка БУСПИНа. Он боялся, что Пожарин вытрясет из тщедушного Юрки тайну.