Дермафория
Шрифт:
Эксперты снабжают оставшиеся пять процентов переключателями молекулярного детонатора. Чистота смеси нарушается на один процент, температура тела отклоняется на один градус не в ту сторону, и все, эффект потерян. Они рассчитывают на то, что любители, столкнувшись с трудностями, опустят руки и отступят, но не принимают в расчет любопытство. Для любопытных каждая неудача открывает новый путь к решению проблемы. Чем труднее дорога к пониманию химического механизма самоуничтожения, тем слаще успех. На этой полке
Будда достиг нирваны с Анаис Нин, взгромоздившись на надтреснутую спину «Дельты Венеры». Живот нефритового божества затрясся от неслышного смеха, окрасился под моим немигающим взглядом в синее, потом синева вспыхнула, расползлась по твоим книжным полкам, по моим босым ступням на диване, по самому дивану. Гудящая синева поглотила занавески на окнах, картины и твои двадцать шесть сообщений. Она поглотила Багги с его кислотными ожогами, жаркий спор с Манхэттеном Уайтом, панику и запах ацетона, тянувшийся к двум сидевшим в восьми футах от меня полицейским.
– Мыть руки. Обед готов. – Ты швырнула на стол пластиковые тарелки с тем же холодным протестом, с каким это делала моя мать. Молчание вернуло меня домой, к родителям, в атмосферу приглушенной злости, царившей в нашей двухкамерной евангелической скороварке.
Любой, знающий, кто я такой, мог бы отправить меня в тюрьму только за содержимое нашей тележки. Ты попросила дистиллированную воду. Я взял бутылку минеральной. В какой-то миг, измеряемый взмахом мушиных крылышек, мне показалось, что ты меня раскусила.
– Пойдем. Хватит.
– Я еще не закончила. Подожди минутку. – Перспективы романтического ужина быстро таяли.
Йод, средство для отбеливания, политура. Годы учебы стали дисциплиной, дисциплина – привычкой. Привычка обратилась рефлексом, а рефлекс нормой – не реакцией, но постоянным состоянием видеть и замечать. Убеждать меня в обратном равнозначно тому, что описывать цвет слепому, воду – рыбе.
Кто тебя послал?
– Я закончил. И сильно устал. Весь день за рулем. Меня вполне устроит замороженная пицца.
После твоего мыла руки пахли шалфеем и полевыми цветами. Я тщательно вытер их о полотенце, хранившее запах твоих волос и кожи, прижал его к лицу и вдохнул тебя вместе с бусинками Марди-Гра, засушенными ромашками, миниатюрными фотографиями в рамочках, карандашами для бровей и помадой – всем, что было в твоей ванной. Складывая полотенце, я ощутил легкое прикосновение и снял зацепившуюся за ресницы тонкую прядь твоих волос, нить солнечного света.
Ты мыла посуду.
– Тебе чем-нибудь помочь?
Ты стояла ко мне спиной.
– Дезире?
–
– Мне что-нибудь сделать?
– Нет.
После обеда ты свернулась на диване, укрыв ноги одеялом. В голубом мерцании телевизора твои волосы поменяли цвет на темно-каштановый. Я сел рядом.
– Можно немножко одеяла? Пожалуйста?
Ты отвернула краешек, но даже не дотронулась до меня. Твоя собачонка сидела на подушечке, внимательно следя за нашим напряженным общением и не решаясь приблизиться ни к одному, ни к другому.
Ты переключала каналы, задерживаясь там, где было громко и звучал смех. Ты переменилась, когда притворный интерес к рекламе уж слишком явно обнажил твою неприветливость. Я знал, что это все значит. Если потребуется, я бы смог украсить торт в палате для раковых больных, но не хотел эксгумировать в твоем доме мои собственные призраки.
Мы поругались по дороге домой.
– Что случилось?
– Я только хотела сделать для тебя что-нибудь приятное. Мы не виделись несколько дней, а ты даже не желаешь со мной разговаривать.
– Я работал, Ди. Днями. Напролет. У меня нет ни малейшего желания говорить о работе.
– Тогда поговори о чем-нибудь еще.
– Ничего еще у меня нет.
– Спроси, как мои дела. Неужели так трудно догадаться? В конце концов мог бы поблагодарить меня за обед.
– Ты его еще не приготовила.
Ты свернула к универсаму и припарковалась возле патрульной машины.
– Что ты делаешь?
– Расскажу о тебе полицейским.
– Расскажешь им что? – Господи, помоги. Я схватил тебя, стиснул запястье, и твои ключи оцарапали мне руку.
– Отпусти меня.
– Что ты собираешься им рассказать.
– Отпусти меня, сукин сын!
Я отпустил.
– Расскажу, какой ты мерзавец. – Ты захлопнула дверцу.
Из соседнего магазинчика вышел коп. Здоровенный, накачанный парень. Я машинально потянулся за ключами, но ты забрала их с собой. Ты прошла мимо него, не сказав ни слова, и открыла дверь отдела автомобильных запчастей.
Коп положил на капот завернутый в бумагу сандвич, открыл бутылку апельсинового сока, и я опустил глаза, уставившись на пол под ногами. Ты появилась минуты через три с двумя бутылками тормозной жидкости.
– Что это? – спросил я.
– Тормозная жидкость, мистер Я-Сам-Все-Делаю.
– Зачем она тебе?
Диэтиловый эфир.
– Для тормозов. А тебе-то какое дело?
– Ты сама занимаешься своей машиной?
Кофейные фильтры отделяли нерастворимые примеси. Английская соль использовалась для протирания лабораторного оборудования, ее кристаллические структуры улавливали случайные молекулы воды, которые могли послужить причиной срыва контролируемой реакции.