Дермафория

Клевенджер Крэг

За автострадой останки бетонного динозавра охраняют пустой, заросший травой бассейн и проклятый мотель, примыкающий к заброшенной автозаправке. Подхожу к динозавру. Торчащие ребра арматуры нагрелись за день. Поглаживаю ладонью шелушащуюся зеленую шкуру и впервые с тех пор, как вспомнил твое лицо, чувствую себя счастливым. В четырех милях отсюда я встретился с Уайтом. Здесь я в последний раз видел Отто и разговаривал с тобой.

Моя собственная кожа похрустывает при движении. Губы потрескались. Чтобы наполнить меня, не хватило бы сейчас всей воды океана. Спина кровоточит.

Тело горит. У меня жар, потому что я определенно подхватил какую-то инфекцию. Смеркается. Большинство комнат в мотеле заперты и заколочены, а в тех, что открыты, валяется разбитая и растерзанная зверьем мебель. Оттуда тянет вонючим душком застоявшейся воды. В двери номера 229 на втором этаже зияет дыра. Просовываю руку и поворачиваю защелку. От мебели почти ничего не осталось, но само помещение сохранилось неплохо под покрывалом пыли и небрежения. Закрываю дверь, приставляю к ней стул и достаю виски и носки. Сжимаю зубами чистый носок и выливаю полбутылки на спину. Потом проглатываю аспирин, измельчаю в порошок болеутоляющие и запиваю виски. Теперь бы уснуть.

Глава 28

Каждая секунда моей жизни, не удостоверенная свидетелем, это секунда, которой не было. Все свидетели моего существования до пробуждения в тюрьме либо сгинули в восьмисекундной черной дыре, либо восстали из дымящихся останков моего мозга, дабы рассеяться в прах. Все предшествовавшее этой секунде – пустота, которую я заполняю тобой, и это ты научила меня, как заполнять пустоты. Не знаю, открыл ли я наркотик, который открыл тебя, или сначала придумал тебя, а наркотик появился уже потом. Я лишь знаю, что влюбился в сам момент влюбления и хотел сохранить его, продлить до вечности даже ценой всех последующих моментов. Если я сотворил тебя из ничего, то, может быть, я – Бог, а поскольку хочу Больше, то, может быть, я – Дьявол.

Телефонная будка выглядит точно такой, какой сохранилась в памяти – новое стекло, полированный хром, – как будто ее установили сегодня утром. Непрерывный гудок, потом, когда автомат уже проглотил пару монет, звонок.

– Энслингер.

– Детектив.

Он слышит мой голос и, даже не прикрыв трубку, говорит кому-то в сторону:

– Он на линии.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что не обращаетесь со мной как с идиотом или сумасшедшим. Не изображаете удивление, не прикидываетесь, что рады меня слышать. Я ведь знаю, что ваши люди уже прослеживают звонок и посылают жучка мне в ухо.

– Я знаю, что вы сумасшедший, Эрик. Но я также знаю, что вы определенно не идиот.

– Но вы ведь отслеживаете звонок.

– Конечно. Хотите облегчить мне работу?

– С какой стати?

– Вы сами усугубляете свое положение, – говорит он. – Не явились в суд, пропустили заседание. Судья вынес решение заочно. Вас признали виновным.

– Если я скажу, откуда звоню, вы не поверите.

Слышу приглушенные голоса, шорох бумаг. Энслингер вполголоса благодарит кого-то на другом конце линии.

– Я уже знаю.

Время.

– Значит, знаете и то, что соврали мне.

–

Я никогда не лгу.

– Вы сказали, что телефон не работает.

– Я сказал, что линия не работала. Вы были не в самом лучшем состоянии, когда пытались позвонить оттуда в последний раз.

У меня над головой горячее солнце пустыни, но издалека уже надвигаются грозовые облака, грохочущее черное покрывало, скрывающее шоссе со стороны заката.

– Вам нужно вернуться, Эрик. Или хотите, чтобы я за вами приехал?

– Да.

– Почему?

В ушах звучит симфония крови, складываются мысли, и я диктую музыку по памяти, ноту за нотой.

– Могильщик не вымысел.

– Боюсь, вы вспомнили об этом слишком поздно.

– Приезжайте за мной и увидите сами.

– Он там?

– Пока еще нет. Приедет с отцом. Я задолжал им кое-что, чего у меня нет, и если явлюсь на встречу с пустыми руками, они рисковать не станут. Возможно, вы последний, с кем я разговариваю.

– Так вы этого хотите, Эрик? Может, подождете, пока мы подъедем?

– Они о вас ничего не знают. Вам надо их увидеть.

– Я вам верю.

– Не верите.

– Эрик.

– Я убил одного человека. – Меня словно ударили в шею. Теперь, после этих слов, мне уже все равно, кто прибудет на место раньше, копы или Уайт. Признание принесло облегчение, и оно вытекает через сердце, глаза, руки, через трубку. Последние детали мозаики занимают свои места. Я люблю тебя, Ди. – Когда начался пожар, моей машины здесь не было. В тот раз в лабораторию меня привез Уайт.

– Откуда же она взялась?

– Я одолжил ее кое-кому. – Снова удар в шею, и слова сами выскакивают из горла. – Она ехала за мной.

– Она? Кто?

– Я не могу назвать ее имя.

– Постарайтесь.

– Не могу.

– Послушайте меня, Эрик. Мы там все обыскали. Никаких следов. Там никого не было. Только пес, Отто.

– Отто… Это ее собака. Моя машина была у нее, и она ехала за нами. Я услышал шум и решил, что это облава. Я сам устроил пожар.

– Вы только что сделали признание, Эрик. Теперь это уже не важно, но наш разговор записывается.

– Я признался в убийстве.

– Эрик, оставайтесь там. Мы заберем вас.

– Я не собираюсь никуда уходить, детектив. Извините за то, что сказал тогда. Насчет вашей дочери.

– Я уже забыл.

– Если приедете, обнаружите здесь Уайта и его сына. Они опасны, так что захватите побольше людей. Сюда меня привез Уайт. Он тоже не придуманный. Она приехала потом на моей машине. Она тоже не придуманная. Поверите, когда приедете.

– Приеду. А пока оставайтесь на месте.

– Буду здесь, неподалеку. Похоже, гроза идет. Как бы дороги не затопило. Предупредите своих людей, чтобы были осторожнее.

– Я понял, Эрик. Спасибо за предупреждение.

– Время. – Я вешаю трубку. Привычка.

Набираю номер справочной, и оператор соединяет меня с «Фордом». Трубку снимает Лу – я узнаю его голос.

– Манхэттена Уайта.

– Кто это?

– Не важно. Мне нужно, чтобы вы передали сообщение для Манхэттена Уайта.