Дерьмовый меч
Шрифт:
При слове «портрет» у меня появилось смутное подозрение, что какую-то похожую, но очень скучную историйку я уже слышала… или читала… или смотрела. Пока не вырубилась и не пропустила конец. Интересно, чем все кончилось для Шамбла Д’Ора?
— Очень хорошая, полезная штука эта харякрус, — всё бубнил профессор. — О ней ходили легенды не только в нашем мире, но и в сопредельных измерениях. Но ничего достоверно узнать не удалось, поэтому Шамбл предпринял несколько опасных вылазок в разные вселенные и наконец добыл именно то, что ему требовалось. А когда ритуал разделения себя на части и запирание Хари в парадный портрет прошли успешно, случилось страшное: Харя, впитывая в себя все неблагоприятные особенности
— Та-ак, — хлопнув в ладоши, прервала я этот поток ненужных разглагольствований. — Больше аванса, меньше декаданса, профессор! То есть старикан ничего не может, пока не воссоединится обратно?
— Практически ничего, — покладисто согласился Лёдд.
— Выходит, он у вас со всех сторон импотент, откуда ни глянь, — приуныла Мене-Текел-Фарес. — Эх, придется старого хрыча реанимировать, а как?
— А ты меня спроси, куколка. — Наглый тягучий голос, раздавшийся из угла, мог принадлежать только мерзавцу Деанусу (я не поверила глазам, но за время рассказа Лёдда он опять успел развязаться и перевязаться — ну что за неугомонный тип!). — Там, где я пребывал последние годы, чего только с человеческой сущностью не делают. Делят и на два, и на семь, вгоняют в вещи и в зверушек, отпускают в другие реальности и заставляют там прожить сто, тысячу жизней с полной амнезией, не понимая, что ты здесь делаешь, вообще.
— Какой. Ужас. — Я старалась говорить равнодушно и презрительно — не хватало еще показывать врагу, что у меня бывают минуты слабости, а не только деловые истерики, помогающие заставить окружающих всё делать за меня.
— Ад! — пожал плечами фон Честер. — Чего вы хотите, королева?
— Мужа своего назад хочу, — прошипела я. — Все за мной. К Шамбл Д’Ору. Строем. И адского педрилу захватите, пока он сам тут всё не захватил!
Кабинет ректора был вполне ректальным: много дубовых панелей на стенах, кожаной мебели на полу, потрепанной литературы на стенах, тикающих фиговин и черепов на столах. Не хватало лишь феникса, который бы при виде нашей компании сгорел синим пламенем. А еще в кабинете висела куча картин, серо-буро-черных, точно их писали, стараясь не привлекать лишнего внимания к изображаемым объектам. Искать среди этих неразличимых харь ту самую — да мы бы и за год не управились. К счастью, искать не пришлось, потому что один из портретов оказался аккуратно засунут за спинку дивана и замотан плотным покрывалом, серым от пыли. Просто удивительно, что это произведение искусства не было отправлено украшать аллею Водолазов. Или еще куда-нибудь к чертям на кулички.
Не церемонясь, Финлепсин полоснул по пропыленным тряпкам своей боевой заколкой, занавес открылся. И…
И ничего. То есть портрет под покрывалом таки был, но ничего криминального в том портрете не было. Я приготовилась обнаружить на портрете монстра, оборотня, вурдалака, а вовсе не бородатого дядьку с масляным ртом, сальными глазами, потной лысиной и запотевшей рюмашкой. Больше всего воплощение компромата, страшный-ужасный харякрус напоминал говнофоточки с корпоративного банкета и семейного ужина, добавленные на стены соцсетей после Нового года. Да каждый праздник миллионы юзеров вешают точно такие же портреты в свои блоги — и никто не пытается прятать морды, соловеющие над салатиками-селедочками, под пыльные покрывала!
Поневоле задумаешься над тем, что мир, в котором ты родилась — поистине страшное место.
— Какая… гадость! — с выражением произнесла Менька.
Надо же, даже ее на чувства пробило. Первый раз моя несгибаемая премьерша дала слабину. Нет, второй. Первый был, когда Дерьмовый меч и его антипод — щит Буллщит — завоняли в унисон, пытаясь перепАхнуть друг друга.
Остальные мои соратники от вида харякруса только ручками прикрывались, да вздыхали на разные голоса, растеряв слова. Я пожала плечами, не понимая, что такого ужасного видят в Д‘Оровой Харе остальные. Конечно, рожа у мужика противная, но, судя по размеру кубка, стоящего от ректора по правую руку, она вполне могла быть еще противнее. Или попросту лежать в салате, стоящем в тазике по левую руку.
— Как же он деградировал с момента, когда я видел его в последний раз! — с наслаждением отчеканил профессор Лёдд. Похоже, ему позор ректора доставлял большое человеческое удовольствие. — И растолстел, и полысел, и опустился… Фу!
— Ну и вы, предположим, за последние лет сто не похорошели, — раздался от дверей совершенно спокойный ректорский голос. — Вы уже все посмотрели, молодые люди? Тогда, может быть, оставите мой кабинет и побежите сплетничать обо мне по факультетским общагам?
Обведя свою команду взглядом, я поняла: определенно этот мир жидок против моего. Все глядели на Шамбла так, словно он Шамбалу взорвал. А он всего-то выжрал стопарик под селедочку с луком да улыбнулся в камеру! Все-таки хорошо, что в прошлой и, надеюсь, невозвратной жизни я была непритязательной, бывалой тефтелькоподавательницей.
— Ректор, — улыбнулась я самой светской из своих улыбок, — ректор. А зачем вы его прячете? Очень миленький портрет.
— ЧТО???!!! — одновременно прокричал и прошептал Д‘Ор. Выглядел он так, будто выбирает, станцевать ли ему ламбаду на столе или спрыгнуть с самой высокой из башен Хогвартсорбонны. Да и соратнички мои, поняв, что я сказала, судя по их виду, приготовились умирать.
— Миленько, я говорю!!! — проорала я, чтобы до всех дошло. — Живенько, темпераментно, естественно. Вы тут такой пылкий. — И, мысленно попросив прощения у Розамунда, подмигнула ректору, находившемуся на грани между оргазмом и инфарктом.
Команда моя, стоявшая в состоянии глубокого обморока, наконец, отмерла и загомонила, убеждая ректора, что он очень неплохо смотрится на харякрусе и негоже такую красоту за диванами прятать. Ректор, прослезившись, кивал головой и явно был готов ради нас, прекрасных людей, на все, на все буквально.
— Между прочим, — вдруг задумчиво произнес Прозак, — вам бы не на стены эту штуку вешать, а обратно с ней воссоединиться. В ней — я это чувствую всей своей проклятой душой, мы, проклятые души, отлично друг друга понимаем — хранится и ваш магический потенциал, и мужской, и много всякого-разного. Вы отказались от них, потому что хотели быть хорошим. Вам всегда хотелось быть хорошим мальчиком. А…
— А хорошие мальчики плохо кончают, — неожиданно перебил Прозака Деанус. — В буквальном смысле, ректор. Или не кончают вовсе. Может, вернем эту часть вас туда, где ей положено быть, а, ректор?
Шамбл Д‘Ор глядел на нас затравленно и молчал. В его глазах крутился счетчик, но я была уверена, что похотливый старикашка согласится. Пусть это добавит ему пуза, лысины и морщин, пусть борода его в одночасье побелеет, но он согласится! У мужчин, придурков, нет ничего дороже ЭТОГО.
Потуга двадцать вторая
— Я мог бы вам посодействовать, — продолжил соблазнитель из самой преисподней. — Есть у меня одно ценное знакомство…
— Так задействуй его, — ответила я за ректора, не дожидаясь четко выраженного согласия. — Развяжись уже и задействуй, хватит демонстрировать нам свои оригами и шибари, рукоблуд!
— Эх-х! — выпутываясь из веревок, ностальгически протянул Деанус. — Где наша не пропадала…
— Ваша везде пропадала, — пробурчали мои братцы в унисон, на всякий случай принимая боевую стойку.