Дерзание
Шрифт:
близкие их знакомые Решетовы не заметили первой, очень серьезной размолвки между супругами. Решетов, работавший в травматологическом отделении той же клиники, наоборот, горячо поддержал Аржанова.
— Это великое дело! — сказал он с воодушевлением. — Хирургия сердца — поистине вопрос будущего.
Когда во время защиты диссертации два виднейших профессора-терапевта — Медведев и его бывший шеф — обрушились на Ивана Ивановича с возражениями против «механического, грубого вторжения в сердце», Решетов волновался больше самого диссертанта.
Первый опыт, проведенный Аржановым в присутствии оппонентов, не
— Они рады неудаче! — вне себя воскликнул он, оставшись в тесном дружеском кругу. — Но ведь это не просто моя личная неудача. Нельзя же превращать борьбу мнений в мелкое злорадство!
А Варя молчала. Молчала в институте, где проходила защита диссертации, после которой Ивану Ивановичу было присвоено звание доктора медицинских наук, молчала и дома.
— Отчего ты так отчужденно держишься? Разве тебе безразлично то, чем я занимаюсь? — не выдержав, спросил Иван Иванович.
— Мне очень больно слушать возражения профессоров. Ведь это такие уважаемые люди, — сдержанно ответила она.
— А мне еще больнее слушать тебя! Значит, ты заодно с ними!
— Не совсем. Но лучше бы эти опыты в клинике Гриднева проводил другой хирург, который занялся бы только одним этим делом.
— Вот как ты думаешь? Чисто по-женски, даже во вред нам обоим, ты была бы довольна, если бы оказалось, что не зря предостерегала меня!
— Не сердись. Я не могу лицемерить. Каково слышать, когда тебя упрекают в верхоглядстве!
— Смотря по тому, кто упрекает! Зачем ты защищаешь вздор, опираясь на авторитет Медведева? На стоящим нейрохирургом становится тот, кто блестяще знает общую хирургию. Зная нейрохирургию, гораздо легче подойти к проблеме лечения сердца. — Тут Иван Иванович вспомнил первый разговор с Варей, и у него пропала охота говорить с нею о самом дорогом и волнующем деле.
Потом острота столкновения опять сгладилась течением семейной жизни, но тяжелый осадок в душе хирурга остался.
«Она и теперь держится своего мнения, поэтому все разговорчики моих противников так смущают ее, — думал Иван Иванович, пока шли приготовления для исследования сердца маленькой больной. — Нет у Вари никакого убеждения в моей правоте».
Он взял тонким шприцем кровь для газового анализа и, сделав ножницами просвет в стенке вены, приступил к введению зонда.
Ребенок не испытывал боли, но беспокоился, необычная обстановка пугала его, и приходилось все время следить за сохранностью операционного поля, придерживая крошечные ручки. Зонд под контролем рентгена шел без препятствий. Прикрепленная на нем олива, похожая на черную пулю, показывала его страшно сложный и в то же время простой путь: ведь если бы вместо зонда в русло кровеносного сосуда попала обыкновенная иголка, она, без всякого управления со стороны, тоже пошла бы в сердце. Но ее продвижение туда явилось бы катастрофой: обратно вернуться она не сумела бы…
Во время минутного перерыва, когда включили свет, Иван Иванович увидел в группе осторожно вошедших студентов свою Вареньку и сразу узнал, хотя лицо ее, как у всех, было прикрыто маской.
«Легка оказалась на помине!» —
— Путь зонда намечен в правое предсердие, из него в правый желудочек сердца, а затем в устье легочной артерии. Надо установить, отчего у ребенка нарушено кровообращение. Если есть отверстие в сердечной перегородке, то слегка вращаемый мною зонд попадет из правого предсердия в левое, чего не должно быть в норме, или из правого желудочка в левый, чего тоже не должно быть. Если ничего такого не случится, а зонд остановится в устье легочной артерии, тогда она всему виной: значит, она сужена и необходима операция для создания нового притока крови в легкие. Какая именно операция, мы это сейчас выясним. Без нее ребенок обречен на кислородное голодание.
— А может зонд заблудиться и не попасть в сердце? — тихонько спрашивает кто-то в темноте.
— Нет. Независимо от того, в какую руку зонд введен, он, следуя кривизне вен, достигнет правого предсердия. Иногда мы с таким же расчетом вводим его в сердце через поверхностную вену бедра.
Доктор наклонился, всматриваясь в изображение на светлом экране.
— Вот, он уже на месте. Остановился в устье легочной артерии. Да, не проходит!.. — Вводите контрастное вещество для снимков!
По голосу мужа и по лицу его, когда зажегся свет, Варя сразу определила: вздохнул облегченно — значит, волновался. Тут ни в чем нельзя быть уверенным!
Иван Иванович заглянул за простыню в лицо ребенка:
— Сейчас мы постучим немножко, Лидочка. Ты не пугайся. Можно нам постучать? Спасибо, девочка! Ты у нас хорошая.
Варя уже видела в лаборатории опыты с введением зонда, но здесь лежал человек. Такое хрупкое существо. Ему ввели в сердце пластмассовый прут с металлическим наконечником, а оно лежит себе и слабым, тонким голоском о чем-то препирается с сестрой. Да, просит не трогать больше ручку…
Что, если бы на месте этой девочки лежал Мишутка? Варе стало страшно. Но, пораздумав, она решила, что, если бы он болел и можно было продлить его жизнь, она согласилась бы и на эту операцию. Только почему именно ее муж должен принять на свои плечи всю тяжесть нового в хирургии дела?!
«Мне жаль тот славный и тоже нелегкий путь, по которому он уже шел».
Операции при пороках сердца! Совсем недавно хирурги еще не решались на них: ошибки в диагнозе приводили к смертельным исходам. Случалось такое и у Ивана Ивановича. А методики исследования сердца не было. Но больные не могли ждать… Тогда Иван Иванович отправился за советом к профессору Гридневу, известному своими операциями в грудной полости.
Оказалось, что тот тоже потерпел неудачу из-за неточности диагноза. Хирурги отлично поняли друг друга, и вскоре Аржанов перешел в клинику Гриднева, взяв для докторской диссертации тему: «Зондирование и контрастное исследование сердца». Разработав методику такого исследования, он защитил диссертацию, получил по конкурсу звание профессора при медицинском институте и стал заместителем Гриднева в клинике и на кафедре.
С какой радостью преподнес он жене свой напечатанный труд! А она приняла книгу из его рук с тяжелым чувством непобежденного сомнения. Охваченный почти мальчишеским торжеством, Иван Иванович ничего не заметил, и ей стало понятно, что их пути в медицине разошлись.