Держава (том третий)
Шрифт:
Император хмурился и сосредоточенно молчал, размышляя над предложением премьер–министра. Ито всю войну являлся ближайшим советником, и отпускать его в Америку император не решался. Хороший совет — дорогого стоит!
Кацура черно–бурой лисицей вился вокруг гэнро, убеждая принять на себя миссию заключения мира.
Остальные четыре гэнро были против этого. Собрав Совет, они заявили Ито: «Не будет достойно мудреца терпеть критику, которую породит в народе заключение мира, в то время, как слава и честь победы достанутся Кацуре. Вы должны не ехать сами, а отправить на переговоры Кацуру и министра иностранных дел Комуру. Пусть они примут на себя гнев народа.
Премьер–министр нашёл уважительные причины,
Официальная газета «Кампо» объявила о назначении Комуры и посла в США Тахакиры представителями страны на переговорах с Россией.
Император лично принял Комуру, подарил ему любимую свою табакерку и напутствовал словами: «Посвятите себя достойному выполнению миссии и сделайте всё возможное, чтобы восстановить мир на длительной основе. Вам предписывается проводить переговоры с Россией в соответствии со следующими пунктами. Абсолютно необходимые требования: первое — признание Россией полных прав Японии на свободу действий в Корее. Второе — вывод российских войск из Маньчжурии в оговорённые сроки, и вывод из региона наших войск в то же время. Дату вывода согласуете с полномочными представителями России. Третье — передача Россией Японии арендованной части полуострова Ляодун и железной дороги между Харбином и Порт—Артуром. Если вы заключите с Россией договор лишь по этим требованиям, я приду вас встречать на причал даже один, без возмущённого народа. Если не добьётесь от русских выполнения главных трёх пунктов, то знаете, что делать, — кивнул на поднос с блестящим мечом. — Есть ещё и относительно важные требования: первое — возмещение Россией военных расходов. То есть — контрибуция. Второе — передача нам всех военных судов, укрывшихся в нейтральных гаванях. Третье — передача Сахалина и близлежащих островов. Хотя бы частично. Хватило бы и части Сахалина. Четвёртое — предоставление Россией Японии прав на ловлю рыбы вдоль побережья Приморья. Все эти пункты будете добиваться в том случае, если это позволят обстоятельства. Ну и дополнительные требования. Первое — ограничение военно–морской мощи России на Дальнем Востоке. Второе — превращение Владивостока в чисто торговый порт путём разрушения там всех укреплений. Если выполните все эти требования, я уступлю вам свой трон, — очень либерально, на взгляд Комуры, пошутил император.
Только ступив на американскую землю, нетвёрдо ещё держась на ногах от многодневной качки, Витте с апломбом заявил обступившим его репортёрам:
— Господа, напишите в своих газетах, что Россия отнюдь не побеждена, а из принадлежащих ей земель японская армия заняла лишь Сахалин. Поэтому на большие уступки Япония пусть не рассчитывает.
«Ой, плачет по мне обряд сеппуку», — представил блестящий меч на подносе Комура. Сдерживая внутренний трепет, он изложил требования Японии и, чтоб прозондировать почву, сделал вид, что идёт ва–банк:
— Господа! Япония готова пойти на заключение мира лишь в случае выполнения всех заявленных требований.
Витте, держа марку, ответил:
— Япония сама развязала войну. Мы согласны заключить мир на приемлемых условиях. Можем пойти даже на то, чтобы разрешить ловить рыбу в русских территориальных водах, — очень обрадовал Комуру, — но никогда не согласимся отдать Сахалин и выплатить контрибуцию…
Однако внутренней уверенности в удачном исходе переговоров у него не было, и в панике он послал императору телеграмму: «В Америке… что касается Сахалина, то, по–видимому, общественное мнение склонно признать, раз мы имели несчастье потерять Сахалин и он, фактически, в руках японцев, то Япония имеет право на извлечение из этого факта соответствующей выгоды. Японии трудно будет отказаться от того, что приобретено успехами её флота».
«Как заюлил», — возмутился,
Получив царские указания, Витте стал более твёрд, хотя Комура и выбил из него согласие на все «абсолютно необходимые требования».
«От неприятного обряда я избавлен, и император придёт встречать на причал, — порадовался он, — а за остальные требования можно и поторговаться».
— Раз не хотите отдать Сахалин и выплатить контрибуцию, я не вижу необходимости продолжать начатые переговоры, и японская делегация отбывает на родину, — ослепительно, на тридцать два зуба, улыбнулся российским переговорщикам.
«Ведь советовал императору отдать Сахалин», — растерялся Витте, но как опытный царедворец не показал испуга, и, поднявшись из кресла на дрожащих, словно ступил на землю с трапа парохода, ногах, произнёс:
— Ну что ж, пожелаю вам по русскому обычаю счастливого пути, — выбрав из обширной коллекции весёлую маску с обаятельной улыбкой, подумал: «Ведь советовал царю… Так нет… В результате — полнейший провал».
Рузвельт, которого такой расклад совершенно не устраивал, купился на дипломатическую игру, и принялся убеждать обе стороны продолжить переговоры.
Умница Комура, внутренне блаженствуя, дал согласие не уезжать: «Уверен, что западные друзья и Америка не позволят Японии пожать слишком большие лавры. Америке абсолютно не нужна сильная Япония, как до этого — сильная Россия», — оценивал он позицию союзников в русско–японской войне.
Витте заметался, словно находился на тонущем корабле, посылая в министерство иностранных дел и императору тревожно–трусливые телеграммы: «По нашему мнению, было бы удобно отдать весь Сахалин».
«Если так, то дальнейшие переговоры станут совершенно бессмысленны», — отвечал государь.
После возобновления переговоров и твёрдой позиции Японии, Витте вновь запаниковал: «Нельзя отвергать и уступку Сахалина, и возвращения военных расходов», — настаивал он.
На него даже не повлияло то, что прибывший в Портсмут военно–морской агент капитан Русин сообщил, что настроение в русской армии бодрое и на мир она не рассчитывает.
«Что понимает в политике этот капитанишка?» — бомбардировал телеграммами министерство иностранных дел по мере совещаний с Комурой: «Если мы категорически отказались от уплаты военного вознаграждения, за исключением уплаты за военнопленных, но приняли бы во внимание фактическое положение дела относительно Сахалина, то тогда в случае отказа Японии — что, по моему мнению, представляется почти несомненным — мы останемся правы в глазах общественного мнения».
«Ну вот, выбил всё–таки согласие уплаты денег на содержание военнопленных, а это, суть, завуалированная контрибуция», — расстроился государь.
Переговоры явно начинали его утомлять и особенно давление Витте.
— Его императорское величество не изволил согласиться на сделанные Японией предложения, — жаловался Сергей Юльевич российскому послу в Америке и своему помощнику, барону Розену.
Мнение Рузвельта постепенно склонялось в сторону России, и он всячески давил на Комуру, весьма его этим потешая.
«Всё упирается в два основных вопроса, — телеграфировал царю Витте, — в Сахалин и контрибуцию. С контрибуцией мы, практически, решили — выплатим 46 миллионов рублей за содержание военнопленных… Но может вы, ваше величество, всё же соизволите согласиться на уступку Японии хотя бы половины Сахалина».
И Николай уступил.
13 августа Витте пригласил упрямого Комуру на частную встречу, где проинформировал, что японцы получат южную часть Сахалина.
— Будем думать, Сергей Юльевич, — привычно улыбнулся и поклонился Комура.