Держава (том третий)
Шрифт:
— Извините, дамы и господа-с, пойду перемолвлюсь с брательником-с, — с улыбкой обвёл взглядом сидящих за столом. — Сейчас какой–нибудь либеральной чушью угостит…
«Ну вот, я и не сомневался», — после довольно–таки сумбурного поздравления прослушал профессорские вирши:
Господь Россию приукрасил – Он двух героев ей послал: Один в Москве народ Дубасил, Другой же — в Питере Трепал…— Ещё Монтескье гениально высказал в притче суть борьбы за так называемую свободу: «Человек хочет
— Дамы и господа! С наступающим Новым годом, — увидев отца, закричал Аким. — А тебе, папа' – штрафную.
— Когда это он успел проштрафиться? — возмутилась Ирина Аркадьевна.
— Я лимонад имел в виду, — оправдался сын.
— Поздравления всем и пожелания счастья… сам пей свой лимонад… и здоровья от брата моего и его супружницы…
— Любочку чуть позже поздравлю. А сейчас — за Новый год и за нового члена семьи, Максима Акимовича Рубанова–младшего… Коего вскармливает нам на радость горничная Дашенька, а ныне кормилица Дарья Михайловна.
— Всё никак не окрестим парня, — выпил рюмку водки глава семейства.
— Не мы виноваты, а московские инсургенты, [15]– поразила супруга забытым словечком из лексикона древних римлян Ирина Аркадьевна. — Как можно крестить ребёнка в отсутствие родного дяди.
— В январе должен подъехать. Получено сообщение, что адмирал Дубасов с помощью лейб–гвардии Семёновского полка разбил этих… — пощёлкал пальцами, глядя на жену.
— Инсургентов, — подсказала та, с трудом скрыв улыбку.
15
Повстанец. (лат.) Участник восстания.
— Да вижу. Можешь смеяться, сколько хочешь, но ты тоже не знала, что такое ремиз.
— Кошачий? — не выдержав, расхохоталась жена.
— Заячий! — засмеялся Максим Акимович, с любовью глядя на супругу.
«Счастливые! — позавидовал родителям Аким. — Столько лет вместе прожили и всё любят друг друга, — повернулся к Ольге, увлечённо спорившей о чём–то с матерью, и вдруг остро, до боли в сердце, вспомнил Натали. Да так ясно, словно видел только вчера. Жёлтые её глаза, улыбку и женственный изгиб шеи, когда наклоняла к нему голову. — Это и была любовь… Тихая, нежная… Не безумие и взрыв, о которой пишут поэты и за которую можно пойти на каторгу и самоубийство… А спокойная, как речная заводь, любовь… Но тоже красивая и романтичная», — глядел на Ольгу, и заметив в её глазах лёгкое беспокойство, улыбнулся ей и поднял наполненную рюмку, подумав: «А может любовь — просто абсурдность мышления, и на короткое время всплеск душевных сил и эмоций? А как же родители?» — чокнулся с женой и, наклонившись, небрежно чмокнул в щёку. — За Максимов Акимовичей, — провозгласил тост. — Один из которых пьёт водку, а другой — молоко, — насмешил Ольгу, её мать и родителей: «Хочу бал с шампанским и свечами… С новогодними звёздами, снегом и жёлтыми, как две луны, глазами Натали. Как я мечтаю хоть на минуту увидеть её», — выпил водку и, дурачась, выкрикнул: «Горько», — поцеловав Ольгу в губы, чем осчастливил и восхитил жену: «Вот и заканчивается год Джека—Потрошителя, как назвал его забытый уже мелкопоместный помещик в Рубановке. Как в жизни бывает: человек забывается, а слова его помнятся», — подставил Аполлону бокал под шампанское. — За новый — 1906 год! И пусть будем счастливы мы! И пусть процветает Россия! За которую, без раздумий, Рубановы положат жизни.
— Пафосно, но реалистично, сынок, — даже прослезился Максим Акимович.
На последней службе уходящего года отец Иоанн Кронштадский воскликнул:
— Братия и сёстры! Вспомните — ведь это блаженный митрополит Кирилл, духовный
НО НЕТ ПРОРОКА В СВОЁМ ОТЕЧЕСТВЕ!!!
За два дня до Крещения Максим Акимович пригласил в гости генерал–майора Владимира Иоанникиевича Троцкого.
Как и положено пожилым мужчинам, устроились за накрытым столом в кабинете Рубанова безо всяких там женщин. Разве можно в женском обществе обсуждать злободневные государственные темы — получится не разговор, а сплетни.
За столом подливал генералам, а временами, незаметно, и себе, бывший денщик Антип.
Аполлон, стоя неподалёку от закрытой двери кабинета — вдруг чего господам понадобится, все губы изгрыз от досады и зависти.
«Рожа прохиндейская, — злился он. — Наверное, камергером стать захотел, — вспотел от этого крамольного желания отставного унтера. — А меня раньше просто «рябчиком» обзывал, теперь вдруг «в сметане». Может, на место повара метит, прохвост», — с некоторым облегчением прислушался к разговору.
Генералы, помянув своего товарища Драгомирова, и выпив за здоровье народившегося рубановского внука, перешли к обсуждению московских событий:
— Что меня поразило, — выпив и закусив, произнёс Рубанов, так это заявление о присоединении к стачке Союзов медицинских работников, фармацевтов, присяжных поверенных, штафирок этих продажных… Антип, плесни–ка нам на донышко, — подставил рюмку под тоненькую струю из бутылки.
— Это ещё пустяки, Максим Акимович… Довольно, мимо же льёшь, олух, — ругнул Антипа Троцкий.
— Ха–ха, — зажал рот ладонью Аполлон: «Как точно о твоей сущности генерал выразился», — приник ухом к створе двери.
«Во-о! Фамилие у самого как у бандита, что восстанием в Питере руководил… Родственники может… Так туда же… Выражаться зачал», — надулся Антип.
— Поддержку восставшим деньгами и оружием оказывали администрация фабрик Цинделя, Мамонтова, Прохорова, типографий Сытина, товарищества Кушнарёва, семья фабриканта Шмита и, куда ж без него, ювелир Крейнс.
— Везде эти Шмидты, — вновь подставил рюмку под приятную и полезную струю Рубанов. — Ещё в их компанию Хренс влился.
— А самый джокер кроется в том… — не стал поправлять товарища Троцкий. — Молодец! На этот раз аккуратно налил. Как половой в ресторане.
«Тьфу ты. Насобачился, подлец», — позавидовал бывшему денщику бывший лакей.
«Обзывается ещё! Сам ты — половой и столовой… А ещё домовой… Серчать уже начинаю на этих генералов», — мысленно позлословил Антип.
— … Восстание поддержал князь Макаев…
— Светлость в царстве тьмы, — вставил Рубанов.
— Князь Шаховской и прочая московская элита. А также городская Дума. Добилась от Дубасова приказа прекратить преследование медицинских отрядов и разрешила бесплатный отпуск медикаментов с городских складов.
— Владимир Иоанникиевич, как ты сменил должность командующего второй гвардейской пехотной дивизией на коменданта Петербурга, информации у тебя — выше крыши, как говорят французы.
Загоготав и произнеся сквозь смех какую–то фразу по–французски, но с чернозёмным акцентом, продолжил уже на языке родных осин и водки: