Держава (том второй)
Шрифт:
— Домой, — коротко велел гордо седевшему на облучке Ивану, пренебрежительно кивнув отдавшему честь полицейскому приставу.
«Поздно вы сбежались… Раньше суетиться следовало», — подумал он.
4-го числа Сипягина хоронили. За квартал от церкви, при главном управлении отдельного корпуса жандармов, где происходило отпевание, всё было оцеплено полицией.
На этот раз Рубанов стоял вдалеке от гроба, окружённого посланниками почти всех европейских держав, членами Госсовета, великими князьями и княгинями. Рядом с вдовой
Когда мимо прошёл, отдавший какие–то распоряжения, статс–секретарь по делам Финляндии фон Плеве, толпа почтительно расступилась, пропуская сановника туда, где стояли небожители.
«Вот, вот идёт новый министр внутренних дел», — шептались в толпе.
«И откуда все всё знают, когда даже до меня, генерал–адьютанта, ещё не дошёл высочайший указ о назначении», — покачал головой Рубанов.
Однако вечером, после погребения, утомлённый курьер вручил ему оный указ.
В эти же дни православная Россия отмечала Вербную неделю.
Конногвардейский бульвар потерял свой строгий, презентабельный вид из–за сколоченных дощатых ларьков, натыканных между деревьев по обе стороны бульвара.
Сюда–то, на Вербный базар, и пригласил Аким свою любимую.
Держась за руки, они наслаждались этим касанием. Вокруг толкались гимназисты, студенты, курсистки, домохозяйки и мелкие чиновники с жёнами.
Их целомудренную беседу прерывали бесконечные вопли торговцев, с шутками и прибаутками расхваливающих товар, смех молодёжи, девичий визг, когда заигравшийся влюблённый студент осыпал свою пассию конфетти или опутывал её серпантином.
— Новый год какой–то, — смеялась Натали, снимая с плеча длинную ленту серпантина.
Эта какофония звуков активно усиливалась трелями свистулек, треском бесконечно мелькавших тёщиных языков, с шумом выпрыгивающих из коробочек чёртиков, бренчанием балалаек, разливами гармоней и заунывным хрипом шарманок.
— Красавицы-ы, заходите-е, — надрывался, стоя у своего ларька, хорошо поддавший с утра малый, — для усиления вашей неземной красоты-ы, продаю плюшевые саки с аграмантами-и. В них даже старых дев враз берут заму–у–ж, — горланил он.
— Слушай, давай купим парочку, — воодушевился Аким.
— А второй–то зачем? — смеялась Натали.
— Как зачем, Ольге подаришь, — вразумлял даму Аким.
Увидев студента, торговец цепко ухватил очкарика за локоть, с надрывом возвестив лохматику:
— Господин ску–у–бе–ент… Как вам ноне повезло… У меня в ларе обретаются брюки гвардейского сукна… Самолучшая диагональ барона Штиглица. Вешть весьма модная, ужасно совремённая, и к тому же со штрипками-и. Прям явно пошита для вас. Причинное место носить налево изволите?
Студент запылал красным цветом революционного знамени. Одна его подруга, зажав рот, задыхалась от смеха, другая, наоборот, замерла, надеясь услышать ответ.
— А вот когда я шил брюки у старика Норденштрема, — собрался развить весьма актуальную тему Рубанов, но к облегчению Натали, его отвлёк торговец сбитнем, с медным бачком за спиной, укутанным драным ватным одеялом.
— Тё–ё–плый сбите–е–нь, — зерендорфским визгливым голосом завопил он, мигом забив продавца диагоналевых брюк. — Скусе–е–н необычайно-о, — погремел для подтверждения деревянной колодкой на поясе, с ячейками для стаканов. — Налив автоматическа–а–а-й, — погладил прикреплённую к баку медную трубку с краником. Разработка Путиловского завода-а.
Но его оттолкнул пирожник с жаровней на животе.
— С пылу с жару-у, пятачо–о–к за пару-у, — бычьим басом проревел он, вызвав уважение у сбитенщика и поддатого малого с брюками в руках.
— Мосинскую винтовку купишь? — прошептал ему Аким. — Изделие прямо с завода.
Подозрительно оглядев офицера в светло–серой шинели, продавцы шарахнулись от него в разные стороны, освободив место для манёвра.
— Что ты ему сказал? — с любопытством спросила Натали.
— Винтовку предложил купить, — пожал плечами Рубанов. — Щётка в хозяйстве не сгодится? — кивнул на слепого продавца в тёмных очках, с головы до ног обвешанного разнокалиберными щётками, начиная от маленьких — для усов, и кончая щётками для лошадей.
— Обойдусь, — хихикнула Натали и бросила серебряную монету в лежащую у ног торговца шапку.
Аким, достав из кармана шинели рубль, нагнувшись, положил его рядом с монетой.
Затем с интересом поглазели на картины с душещипательными и сентиментальными сюжетами.
— После господ: Васнецова, Репина и симпатичного Поленова, эти работы смотрятся с громадным восторгом, — солидно взял свою даму под локоток. — Мадемуазель, и чего вы всё вырываетесь от меня… Вот, полюбуйтесь лучше халтуркой, пардон, шедевром с дрожащей от холода русалкой на валуне. Или мрачным каменным замком на высокой скале, с лужей, пардон, озером у подножия, набитым белыми лебедями, и с двумя влюблёнными на мраморной скамье. У дамы оттого несчастный вид, что после поцелуя ей предстоит до утра подниматься по отвесной скале домой. А ведь утром в гимназию…
Пока он расписывал смеющейся Натали художественные достоинства шедевра, бойкая домохозяйка оттеснила своим обширным телом их в сторону и, не торгуясь, купила картину.
— Господа, а что вы думаете вот об этом натюрморте? — понял выгоду рекламы торгаш, обращаясь в основном к офицеру.
— Овощам давно пора на помойку, — отбил у лавочника клиентку и, приманенный запахом, повёл Натали к продавцам вкуснющих горячих вафель с кремом.
Пеклись они при покупателях, и занимались этим исключительно греки.
Показав смуглому носатому эллину два пальца и сразу оплатив товар, Аким с Натали стали подогревать в себе аппетит, наблюдая, как грек ловко залил чугунный противень жидкой массой теста, накрыв сверху другим, поколдовал в жаровне, затем свернул горячую вафлю трубочкой, наполнил кремом и протянул господам.
— Спасибо, мистер Одиссей, — вежливо поблагодарил Аким, передавая вкусняшку улыбающейся Натали.
Через пару минут принял от Одиссея ещё один деликатес.
А напротив торговали сахарной ватой — ну как не попробовать…