Держава
Шрифт:
Он ошарашено остановился перед портретом, поймав себя на мысли, что на Святки всякое может померещиться, и, размышляя о чудесах, спросил у внимательно наблюдающего за ним арапа, где в данный момент находится императрица.
– В комнате великих княжон, – сверкнув в улыбке крупными зубами, ответил тот.
– Так будь добр, пригласи её в ореховую гостиную: «Ни к чему, чтобы дочери слышали о наших проблемах», – войдя в гостиную жены, чуть простонародно не сплюнул, наткнувшись взглядом на гобелен «Мария-Антуанетта и её дети» с картины Виже-Либрена: «Бестолковые французы, – не первый раз психанул он, отводя взгляд от изображения королевы. – Вечно всё делают наперекос. Не нашли ничего лучшего, как преподнести Аликс в подарок Антуанетту,
– Я жду тебя, любимая, – нежно поцеловал жену в щёку и помог устроиться в кресле, отметив, что она уселась таким образом, дабы свет из окна оставался за спиной и явно не высвечивал начинающую стареть и покрываться мелкими морщинами кожу лица: «Я люблю её любую… Хоть молодую, хоть постаревшую», – пододвинув стул, сел рядом – колени в колени. – Хотел посоветоваться с тобой, дорогая, насчёт английского посла Бьюкенена. Фрондирует и ведёт себя весьма нелояльно по отношению ко мне. Думаю написать Жоржи в Лондон, чтобы он, как король, – на секунду глянул на Антуанетту и тут же отвёл глаза, – отозвал его в связи с тем, что слишком активно и явно общается с оппозицией. Ты, наверное, не забыла, как этот наглец в прошлом году подбивал меня уступить вторую половину Сахалина Японии за то, чтоб она направила несколько дивизий на Западный фронт Союзников, оказав им военную помощь. Я его тогда резко оборвал, едва сдержавшись, чтоб не назвать подлецом, – разнервничавшись, поднялся, прошёл по комнате и присел на стул подле Антуанетты, опершись локтём о хрупкий столик с хрустальной вазой. – Милая, позволь я закурю, – вынул портсигар. – Сейчас, главное, найти верных людей, чтоб они сумели переломить в нашу пользу возникшую непростую ситуацию, – выдохнул дым в сторону и так несчастной французской королевы. – Единственно, кто не подведёт в трудный час – это армия.
– Ники, ты, верно, забыл шашни генерала Алексеева с этим старовером Гучковым, коего так ненавидел наш убитый Друг, – в свою очередь подняла глаза на растерзанную взбесившимися подданными королеву. – Ты всю её обкурил и задымил, – строго попеняла супругу.
– Прости, любимая, – аккуратно загасил окурок в вазе Николай. – А Михаил Васильевич – честный человек и дал слово, что переписки с Гучковым не ведёт и встреч не назначает. Вот Гучков – тот ему пишет.
– Ни только королеву, но и вазу запакостил…
– Писать никому не запретишь, – пропустил мимо ушей про королеву с вазой.
– В тюрьме писать ему будет несподручно, – сурово отреагировала на реплику мужа Александра Фёдоровна.
– В какой тюрьме? – опешил супруг.
– В которую Гучкова следует немедленно определить. Алексеева отстранить от должности и отправить в отставку, а Думу – распустить. Только так ты покончишь с врагами и оппозицией, – нервно поднялась из кресла императрица, направившись к супругу и остановившись напротив. – Теперь военное время, и с врагами следует поступать жёстко. Выбрось пряник и возьми кнут. Будь твёрд. Покажи властную руку. Сокруши всех, ведь ты, и никто иной – хозяин земли русской. Вспомни, как поступил Жоржи, когда в прошлом году в Дублине подняли мятеж ирландцы!?
Восставшие захватили центр Дублина и выпустили «Прокламацию о создании Ирландской Республики». Английские власти с ними не церемонились. Чтоб бунт не перекинулся на всю страну, двадцать тысяч британских военных взяли город в осаду, но неожиданно для них восставшие оказали яростное сопротивление. Тогда, ничтоже сумняшеся, – с трудом выговорила царица трудное для неё словосочетание, – власти подтянули артиллерию и корабли, без промедления приказав открыть огонь. Главной мишенью для командования являлся почтамт, где укрылось большинство инсургентов. В результате обстрела разрушили прилегающий квартал, погубив при этом тысячи мирных жителей… И плевал Жоржи на общественное мнение с высокой колокольни… Вернее, с башни замка Тауэр. Главное – власти быстро подавили мятеж, не дав повстанцам раскачать обстановку в стране и тем паче, сменить власть. И никто не посмел написать в газетах, что английский король: «Жоржи кровавый». Он по-прежнему душка, главный демократ и добрый человек… Подданные любят сильных правителей. А коли не любят, так молчат, высказывая своё недовольство лишь на кухнях во время ужина.
– Я не английский король, а царь-батюшка, – поднявшись, взял жену за руки Николай. – Вслушайся: «БАТЮШКА». И не имею права отдать приказ флоту войти в Неву и открыть огонь по почтамту, ежели вдруг его займут революционеры, потому как могут погибнуть безвинные люди… Давай на время забудем политику, и как в молодости, посетим Манеж, где устроили Новогоднюю ёлку для нижних чинов.
– Ага! – словно простая баба воскликнула императрица. – Затем попойка с гусарскими офицерами и в балет… К Матильде…
«Было бы неплохо тряхнуть стариной», – улыбнулся царь и, сделав вид, что обиделся, пафосно воскликнул:
– Ну какая, к чёрту, Матильда!?
Образованное общество уже давно не называло государя «царь-батюшка», и мечтало списать самодержца в утиль, пауками плетя вокруг трона бесчисленные интриги.
Интриги… Интриги… Интриги…
Князь Георгий Евгеньевич Львов, толстовец по убеждениям и высокоградусный масон по призванию, намеченный «культурным» обществом ещё в прошлом году председателем правительства общественного доверия, что считалось ими по значимости много выше какого-то там тривиального императора, с огромной завистью относился к успехам Гучкова на поприще «Прогрессивного блока» и председателя Центрально военно-промышленного комитета.
Нервы князя нестерпимо свербели от зуда честолюбия, ибо он узнал от верных людей, что Александр Иванович со товарищи из Блока и Комитета, ориентируются на брата царя – Михаила Александровича, дабы поставить его регентом к царевичу Алексею, а то и вовсе возвести на Российский Престол.
Сам Львов сделал ставку на великого князя Николая Николаевича.
Благодушно попеняв при встрече Гучкову на нарушение «этических норм инсургента», и корча из себя наивного бесхитростного человека, простодушно при этом хихикая и потирая мясистый утиный нос, тонко намекнул миллионщику, что на престоле приятнее бы смотрелся «Николай Третий», а именно, великий князь Николай Николаевич: «А ещё приятнее там бы смотрелся Я».
– Колька-длинный? Да он дурак, – совсем распоясался Гучков, пренебрежительно, как на клиента дома умалишённых, глянув на бормочущего, по его мнению, всякую ерунду, князя.
Но выходец из московской купеческой семьи, прадед коего был дворовый человек, может даже у князей Львовых, купился простоватым видом оппонента, не раскусив, что князь хитёр – палец в рот не клади, и умеет добиваться того, к чему стремится. Георгий Евгеньевич быстро придумал свой вариант возведения на престол, после свержения законного монарха, его длинного двоюродного дядюшку.
Для этого, ещё в декабре прошлого года, когда «фараоны» нагло прикрыли проходящий в Москве 5-й съезд Всероссийского Союза городов, председателем коего являлся Львов, он собрал у себя на квартире разгорячённых разгоном полиции сторонников во главе с Московским городским головой Челноковым, тут же ознакомив собравшихся с планом низложения правящего императора и заменой его Наместником Кавказа, великим князем Николаем Николаевич, без приставки «длинный».
Вечером 9 января Дворцовый комендант Воейков пригласил поиграть в домино нового своего помощника – Свиты Его Величества генерал-майора Гротена, бывшего командира 1-го гусарского Сумского полка, начальника Дворцовой полиции Герарди и его заместителя подполковника Банникова.