Державы Российской посол
Шрифт:
– Ты и впрямь разленился, – кинул Борис, входя в горницу.
Ух, пристал чернорясник! Борис выпил пива. Отменное в Литве пиво.
Голос Броджио, рисующего союз потентатов, замиренье в Европе, не утих. Мыслимое ли дело? Точно ли склонен к нам новый император? Тогда с князем Ракоци как же быть? А кончать кровопролитие надо. Снова видится Борису груда раненых. Ширится груда, растет горой, до небес – средь полей, заросших злым чертополохом.
– Вы
От толчков кареты, мчавшейся во весь опор, и от едкого, опалившего горло аромата Броджио закашлялся. На крапиве, что ли, настаивает духи ясновельможная!
Постарела, сказал он себе, привыкая к полумраку. И чем-то расстроена. Крепкие духи – признак неблагополучия.
– Я бесконечно благодарен, – заговорил он, отдышавшись.
– Трудности пути…
Дульская приехала из Белой Криницы, о чем известила письмом через привратника иезуитской коллегии.
– Что нам делать, падре? Михала я ударила хлыстом, да простит меня бог…
– Господь с вами, княгиня! Хлыст – не ваше оружие.
Должно быть, она вылила на себя ведро удушающего зелья. Раскидала подушки, не изволила потесниться. Броджио примостился на краешке сиденья, недовольно сжал губы.
– Мне стыдно за Вишневецких… Какие-то вшивые деревни…
О, как хочется отлупить ее по щекам, оборвать истерику! Вшивые деревни… Скажите! Урон отнюдь не мелкий понесли владения Вишневецких от грабителей лютеран.
– Пеняйте на Карла, – заговорил Броджио, обретая голос и апломб. – Король ни на грош не смыслит в политике. Удивительное умение создавать себе врагов. Спокойно, спокойно, княгиня! Или прикажите остановить, я выйду.
– Дальше, дальше!
– А Лещинский, княгиня, Лещинский на троне – тоже, по-вашему, пустяки? Ваши сыновья рассуждают иначе, и я их понимаю. Неслыханное оскорбление для польской нации, небывалое в истории…
– Что? И вы тоже?..
Дульская отпрянула в угол, потянув за собой подушку, словно для защиты. Потом пальцы разжались, княгиня попыталась улыбнуться.
– Извините, падре, я забыла… Вы ведь персона высокая, эмиссар Вены.
– Посол императора, – уточнил Броджио.
– Это не дает вам право издеваться надо мной, – вдруг вспылила княгиня.
– Боже меня сохрани! Я по-прежнему ваш друг. Между прочим, царь любит общество красивых женщин. На балах во дворце Сапеги не хватает вашей светлости.
– Кажется, я в самом деле велю остановить, если…
– Что – если?
– Если не услышу подлинного Элиаса Броджио… Ну, прекратите же насмешки, падре!
Он наслаждался эффектом и ответил не сразу. Новая ситуация требует новых решений – вот и все. Нельзя ни в коем случае отвращать Вишневецких от Петра. Сейчас невыгодно. Не считает же пани, что драгуны князя Михала способны определить исход войны.
– Нет… Но союз с русскими…
Карета катилась мягко по лесному проселку. Ветви царапали крышу. Броджио убеждал, успокаивал. Союз временный, как и всякие союзы. Вишневецкие, действующие против Карла, – отличное прикрытие для Мазепы. Ведь дружба гетмана с ними, с ясновельможной княгиней не секрет для Москвы. Хор певчих – подарок заметный… Рано, слишком рано раскрывать карты. Княгиня побуждает Мазепу перейти в лагерь Лещинского? Напрасно. Станислав – пешка, расчет на него – расчет близорукий.
– Хорошо, хорошо, – Дульская кусала губы. – Что, по-вашему, должна я рекомендовать Мазепе?
– Осторожность, княгиня, осторожность.
– О, этому его не учить! Его казаки исправно топчут на Волыни хлеба Потоцких.
– Надеюсь, не ваши, княгиня.
– Он поклялся мне не трогать Белую Криницу. Хотя – кто поручится за орду оголтелых холопов.
– Все же они послушно пошли на тот свет… Несчастная битва под Клецком… Странная битва… Неужели он намеренно поставил полки под удар? Хотел бы я знать…
– Дьявол разберет, что творится в башке у Яна. Не требуйте от меня слишком многого, падре. Спросите у него сами. Вас пугают дебри Белоруссии?
– Нисколько, – ответил Броджио сухо. – Я предпочитаю сноситься с гетманом через вас. Особенно теперь, в нынешнем моем ранге.
Он вынул из сутаны плоский футляр, нащупал ногтем защелку.
– К сожалению, мне не все известно, падре. История с Вольским была неожиданностью.
Шляхтич Вольский, посланный Лещинским с целью склонить Мазепу в пользу шведов, едва не испустил дух в застенке, и гетман сообщил о нем в Москву, о чем иезуит слышал в Главной квартире.
– Поэтому я почти уверен – Мазепа не нарочно погубил два полка. Хитрец умеет жить, сохраняя доверие царя. Ценное умение, княгиня. Смотрите!
На ладони Броджио лежал золотой крест, усеянный острыми алмазными точками. В карету, из лесных прогалин, влетало солнце, крест загорался и гас.
– Я должна вас поздравить? – улыбнулась Дульская. – Чье-то высокое благословение господину послу?
– Вам, княгиня, – и Броджио опустил крест в вырез платья. – Вам, от кардинала Сагрипанти. В знак благодарности за ваши труды для церкви.
– Зачем это? Ничтожные труды, ничтожные… – И Дульская крепко, истово прижала подарок к груди. Золото рдело на дряблой коже.
«Ей ведь скоро шестьдесят, – подумал Броджио. – Ради чего она ведет игру с Мазепой?»
– Я все возвращаюсь к военной неудаче гетмана, – размышлял иезуит вслух, любуясь крестом. – Что могло ослабить зоркость испытанного вояки? У него пылкое сердце, княгиня, несмотря на почтенный возраст. Говорят, есть одно юное создание…
– Не стесняйтесь, падре, – засмеялась Дульская жестко. – Да, есть. Юное и распутное создание…