Дерзкие мечты

Блейк Дженнифер

— Нет необходимости продолжать, — прервал ее Роун на полуслове. — Я знаю, что вам было неприятно, когда вас увидели утром в дверях моей комнаты, и я не хочу, чтобы это повторилось.

— Правда?

— Правда, — ответил он твердым голосом. Она наградила его благодарной улыбкой, когда они подошли к ее двери.

— Не надеялась, что вы будете столь благоразумны, но я рада, что вы понимаете.

— Я благоразумный человек, — заверил он и не мешкая взял у нее из рук ключ и открыл дверь. — Я останусь в вашей комнате.

Джолетта замерла как вкопанная. Потом вошла следом за ним в комнату и закрыла за собой дверь с большей, чем требовалось,

силой.

— Я не это имела в виду!

— Я знаю, — бросил он через плечо.

Подойдя к окну, Роун широко распахнул створки, затем открыл деревянные ставни. За окном виднелись нагромождения светлых каменных стен, красных черепичных крыш, утыканных телевизионными антеннами, а за ними — зеленый купол церкви с маленькой колокольней. Внизу плескались воды канала. Он оставил ставни открытыми и повернулся к своей спутнице.

— Я знаю, — повторил он. — Но не могу позволить вам находиться одной после сегодняшнего происшествия, даже если бы за этим окном висела целая команда охранников, а у двери дежурил ваш собственный телохранитель.

Джолетта выдержала его упорный взгляд, затем отвернулась и опустилась на огромную кровать, занимавшую половину комнаты. Вздохнув, она вымолвила:

— Как раз этого я и боялась, что вы раздуете сегодняшний случай.

— По-моему, мы уже отделались от теории случайностей в Люцерне. Сегодня вы могли погибнуть.

— Вы тоже.

— Да.

Что-то в его голосе заставило Джолетту взглянуть на него. Он смотрел на нее с удивлением, и одновременно в его взгляде было нечто — похожее на уважение. Она снова опустила глаза и, проведя рукой по голубой с золотом гобеленовой ткани покрывала, еле слышно произнесла:

— В это трудно поверить.

— Что лишний раз доказывает, насколько невинный образ жизни вы ведете. Честные люди никогда не могут понять явной подлости других людей.

Она глубоко вздохнула, затем медленно выдохнула. Есть вещи, которые она обдумывала про себя много раз, но о которых не говорила ему, хотя он имел право знать это, раз уж намерен оставаться подле нее. Но как она могла сказать ему, что люди, которых она подозревает в желании нанести ей вред, являются ее родственниками? Она сама не могла до конца в это поверить.

Резко убрав руку с покрывала, Джолетта повернула голову и обвела взглядом широченную кровать и две подушки, лежавшие рядышком в изголовье у широкой спинки. Она посмотрела на Роуна. Ее голос звучал немного выше, чем обычно, когда она произнесла:

— Здесь одна двуспальная кровать.

— Королевская, — отозвался он без всякого выражения.

В комнате повисло напряженное молчание. Через некоторое время Джолетта села и, наклонившись вперед, поставила локти на колени и подперла ладонями разболевшуюся голову.

— Господи, — выдохнула она, — и когда только кончится мое путешествие?

Любовь Цезаря к своему городу и своей стране была неподдельной. Она звучала в его голосе, когда он рассказывал им о зданиях и о памятниках, проплывавших мимо, она светилась в его глазах, искавших, какое еще прекрасное произведение из камня или редкую архитектурную деталь им показать.

Речное такси доставило их к площади Святого Марка, откуда они отправились пешком в ресторан, расположенный где-то на улочках внутри квартала. Толпы туристов к вечеру заметно схлынули, и площадь почти полностью была в их распоряжении, пока они шли по серым каменным плитам среди старинных зданий с их легкими византийскими арками, украшенными каменной резьбой, среди сотен колонн, блуждавших словно бледные привидения в свете восходившей луны.

Цезарь посмотрел на восхищенное лицо Джолетты.

— Bella, да? — прошептал он.

— Si, — отозвалась она по-итальянски, поскольку в этот момент английский показался ей невыразительным. — Bella, bella.

Шагавший по другую руку Роун обратил внимание девушки на полет двух голубей, описывавших спираль вокруг шпиля колокольни в лунном свете, серебрившем их крылья. Она улыбнулась и кивнула, с удивлением заметив, что у нее возвращается интерес к путешествию.

То, что двое высоких, энергичных и обаятельных молодых людей добивались ее внимания, действовало на нее воодушевляюще. С одной стороны, это было приятно, с другой — непонятно, что такого особенного она в своей жизни сделала, чтобы заслужить это. Джолетта никогда не считала себя роковой женщиной. Она ни в коем случае не хотела подстрекать их к соперничеству — скорее наоборот, боялась, что между ними может вспыхнуть неприязнь. И все же их присутствие и постоянное внимание льстили ее самолюбию.

В ресторане официанты словно подхватили дух состязания. Они кланялись, улыбались, произносили комплименты, провожая ее глазами, пока Джолетте не стало казаться, что самодовольная улыбка словно приклеилась к ее лицу. Но это было еще не все.

Убирая на столе после салатов, их официант, стройный блондин в возрасте около тридцати лет, двигавшийся с изящной грацией, подхватил обе тарелки Джолетты, оставив ее перед пустой скатертью. Сначала она подумала, что он сделал это по ошибке, так как мраморно-серые тарелки Роуна и Цезаря стояли на месте. Затем принесли пасту — итальянское блюдо из макарон с помидорами и сыром. В этом ресторане оно было приправлено изысканным соусом из морепродуктов. Джолетта полагала, что ей подадут первой, так как она была единственной женщиной за столом, но произошло иначе. Официант наполнил пастой тарелки обоих мужчин, а она продолжала сидеть в недоумении.

В конце концов официант через плечо Джолетты поставил перед ней золотую квадратную тарелку и положил на нее пасты в два раза больше. Затем ей был подан тертый сыр «Пармезан», который ни тот, ни другой мужчина не получили.

— Это самый искренний комплимент красивой женщине, — пояснил Цезарь, явно наслаждаясь смущением Джолетты. — От вас требуется только сказать «спасибо».

Она, конечно, поблагодарила официанта, чувствуя, что с ней происходит нечто удивительное, что наряду с присутствием обоих мужчин давало ей ощущение собственной особенности и исключительности, хотя бы только на один вечер. Покидая ресторан, Джолетта заметила, что она и улыбается иначе, и двигается иначе, и даже ощущает себя иначе. Она не знала, как долго продлится такое состояние, но пока наслаждалась им.

По словам Цезаря, настоящая гондола должна быть черной — этого требовала традиция. Та, которую он заказал для их путешествия по каналам, сияла полировкой вся — от высокого резного носа до еще более высокой кормы. На сиденьях, обитых мягким бархатом темно-красного цвета, могло бы поместиться человек пять; на бортах лодки мягко отсвечивали латунные морские кони. Великолепие гондолы полностью соответствовало требованиям туристического бизнеса, но Джолетте больше нравилось думать, что ее вид типичен для Венеции и отвечает вкусам венецианцев.