Десять миллионов Красного Опоссума (с илл.)
Шрифт:
После охоты на кенгуру прошло несколько дней. По мере нашего приближения к северу жара делалась все тяжелее. Мельбурн, лежащий почти под 38° южной широты, имеет относительно приятный климат, исключением является лишь жаркое время года. Напротив, чем ближе мы продвигались к северу континента, тем становилось жарче, и роскошная растительность этого края давно бы сгорела под лучами солнца как в печи, если бы не дожди, периодически освежающие ее.
Двадцать верст прошли мы без всяких помех. Общее состояние путешественников было превосходным. Несравненный по своему влиянию на здоровье, австралийский климат подействовал благоприятно даже на нежный организм мисс Мэри, цветущие
Что касается немцев, то они, в особенности герр Шаффер, были сама предусмотрительность. Казалось, он даже не вспоминал о нашей с Кириллом национальности и не замечал нашей неприязни. Выглядел он впрочем довольно милым человеком, лишь немного приторно-вежливым! Как было уже замечено мною, по-французски говорил он очень чисто, и вообще его можно было смело назвать вполне благовоспитанным господином. И все-таки я чувствовал к нему какое-то инстинктивное недоверие, на что, сознаюсь, в то время не имел никаких оснований. Меня преследовала мысль о том, что я раньше где-то видел эту фигуру. Но где — я не мог припомнить.
Пройдя два дня по берегам Дарлинга, мы поднялись по течению Оларий-Крика, красивой реки, которая привела нас к горе Победителя, ее истокам.
Тут мы достигли крайней границы обитаемых мест. Эта часть Нового Южного Валлиса соприкасается уже с пустыней. Явившаяся нашему взору станция была последней. Европейцы по ту сторону ее границ — это или диггеры, или бродячие торговцы, рассеянные по всему огромному континенту. Да еще если бы мы пошли вдоль телеграфа, протянувшегося через Австралию с севера на юг, от Южного Порта в бухте Пальмерстон до Порта Августа в заливе Спенсера, то, может быть, наткнулись бы на несколько английских конных патрулей, которые стерегут линию.
Станция Форстер, красиво расположенная у подножия горы Победителя, под 140° восточной долготы и 32° южной широты была последней на нашем пути. Радостный крик ее обитателей встретил наше прибытие. Нас не спрашивали, кто мы и откуда. Широкое австралийское гостеприимство растворяет двери дома пред всяким, кого только пошлет Провидение. Радушные хозяева благословляли наш приезд; случаи встреч с европейцами так редки в их пустынном краю! Единственные белокожие, которых видят жители этих отдаленных стран, — это дрэйманы, бродячие торговцы, доходящие до Счастливых Рудников, расположенных на 160 верст выше. Прежде они ходили из Аделаиды, но после того, как железнодорожный путь связал этот город с Кунингой, они отправляются из последнего пункта. Эти дрэйманы, исполняющие и роль почтальонов, одни только поддерживают правильное сообщение между пустынными окраинами и более цивилизованными областями. В их объемистых фургонах помещается целый склад разных вещей, необходимых для колонистов и рудокопов. Когда их фуры опорожняются, они возвращаются домой, обремененные кожами, шерстью и разными туземными продуктами, приобретенными по низкой цене. В соединении с доставкой казенной почты, подобная торговля дает им возможность быстро наживать большие состояния. Зато их честность вошла даже в пословицу: дрэйман с опасностью для жизни будет защищать все вверенное его заботам, от всевозможных воров с большой дороги, впрочем довольно редких здесь, особенно с тех пор, как ссыльные совершенно исчезли из Австралии.
Роскошный обед, отличавшийся тою особою респектабельностью, которая никогда не покидает гражданина Соединенного
Сэр Форстер, владелец станции, имея по правую руку мисс Мэри, а по левую майора, исполнял обязанности хозяина с любезностью истого джентльмена. Прямо против него сидел мичман Мак-Кроули, большой любитель выпить и поесть, которому теперь предоставился огромный выбор самых разнообразных произведений туземной и англо-французской кухни.
После отличного ракового супа майор, приверженец туземной кухни, — его старый слуга в этом отношении был артист первой руки, — обратил наше внимание на одно странное кушанье, совершенно неизвестное нам.
— Только, Кроули и вы, Буссенар, прошу не судить о блюде по одному его виду, а сначала попробуйте, — проговорил он и показал нам фарфоровую тарелку, полную желтоватых трубок, вроде макарон.
— Однако вид-то у вашего блюда непрезентабельный, — заметил я, брезгливо посматривая на кушанье.
— Попробуйте!
— А что это?
— Ах, какой вы недоверчивый человек! Да это личинки насекомых, вытащенные из зеленых стволов капустной пальмы.
— Личинки?!
— Да… За их появлением тщательно следили, потом их вымочили в ягодном соке каркаса. Это превкусное блюдо!
— Но это навозные черви! — не сдавался я.
— А устрицы разве лучше? А лягушки, одно из любимых французских блюд? Впрочем, увидите сами.
Соединяя слово с делом, он взял одну трубку большим и указательным пальцем и с наслаждением проглотил ее.
Я был побежден, если не убежден… попробовал, — сначала робко: оказалось очень вкусно.
— Что я вам говорил? — вскричал торжествующим тоном майор. — А попробуйте-ка теперь тех насекомых, которых вы видите по левую руку.
— Какие насекомые? Разве это не каштаны?
— Ваши каштаны — большие насекомые, до сих пор еще не определенные энтомологами, что, впрочем, нисколько не умаляет их вкусовых качеств. Они представляют нечто среднее между пауками и жуками. Их собирают при восходе солнца и некоторое время держат на легком огне. Это поджаривание очищает их от ножек и крыльев, придавая в то же время им аромат и вкус, схожий с орехами. Туземцы их очень любят. Европейцы, как видите, не отстают от дикарей.
Я сомневался, хотя результат первой попытки несколько ободрил меня. Э, да что тут! После личинок отчего не съесть и насекомое?! Я решился. Одно из самых крупных насекомых захрустело под моими зубами… Сердце мое до сих пор волнуется при этом воспоминании. Мне казалось, что я жую горсть клопов. Я заподозрил обман, если бы не видел майора, который с наслаждением грыз ужасных животных.
— Не беспокойтесь, — произнес мой руководитель по части гастрономии, заметив мое смущение, — сосочки вашего языка скоро привыкнут), и вам это блюдо будет нравиться еще больше, чем мне.
— Сомневаюсь.
— А теперь отведайте филе вон из той прекрасной пресноводной трески: это такое чудо. Да только поторопитесь, а то Кроули все скушает один.
— Дорогой майор, — сказал со своей стороны лейтенант Робертс, — обращаюсь и я к вам, как к известному знатоку туземной кухни, будьте добры, объяснить мне, что там за блюдо?