Десять загадок наполеоновского сфинкса
Шрифт:
Отдельной 8-й статьей предусматривалось, что генералы и офицеры сохранят свое оружие, а солдаты — свои ранцы. 11-я статья гласила: «Господа генералы сохранят каждый свой экипаж и одну крытую повозку, а господа высшие офицеры и офицеры генерального штаба — один экипаж, которые не должны подвергаться никакому досмотру». В 12-й статье обговаривалось, что повозки, захваченные в Андалусии, подвергнутся досмотру под руководством генерала Шабера.
Так называемому Кордовскому вопросу была посвящена 15-я статья договора. В ней говорилось, что, с учетом того, что могли иметь место грабежи в Кордове и других захваченных городах, французские офицеры должны будут «принять необходимые меры для отыскания священных ваз, которые могли быть увезены, и для возвращения их, если таковые будут найдены».
Наибольшее возмущение у противников Дюпона впоследствии вызвала именно эта статья в совокупности с 11-й статьей. По словам Луи Мадлена, они оказались «постыдными для тех, кто их подписал». Получалось, что генералам и высшим офицерам разрешалось сохранить свои экипажи и крытые повозки, и все эти транспортные средства не должны были подвергаться никакому досмотру! При этом походные ранцы солдат должны были быть тщательно проверены на предмет изъятия награбленного.
Возмущенный Наполеон, узнав об этом, якобы воскликнул: «Они предали своих солдат, чтобы спасти плоды своих грабежей!»
Но на это же самое можно посмотреть и с другой стороны. 15-я статья не только не была «постыдной», но она была очень даже практичной. Во-первых, испанцы были уверены в том, что французы похитили у них эти их пресловутые священные вазы. Их необходимо было разубедить в этом хотя бы для того, чтобы обеспечить себе спокойный проход через испанскую территорию до места погрузки на корабли. Осмотр солдатских ранцев был лучшим свидетельством того, что никаких ваз похищено не было. Во-вторых, осмотр должны были проводить французские офицеры, а не испанские. Таким образом, как писал Тьер, «в этом не было ничего оскорбительного для чести армии».
По мнению некоторых историков, французы могли бы спастись, отступив в горы, но для этого они должны были бы бросить всю свою добычу — почти пятьсот подвод и экипажей, набитых сокровищами. Это представляется нам маловероятным. Во-первых, главная дорога через горы Сьерра-Морена была надежно перекрыта испанцами. Во-вторых, перейти через эти горы без дорог напрямую, не зная точного положения горных троп и перевалов и не имея возможности получить надежных проводников, было просто невозможно, будь то с обозом или без него. В-третьих, бросить обоз для Дюпона означало бросить и всех своих многочисленных раненых и больных, а о том, что их ждало бы в этом случае, можно было бы легко догадаться.
На самом деле, перед Дюпоном стояла лишь следующая альтернатива: либо капитулировать и спасти армию, либо погибнуть самому и погубить армию.
Император, не привыкший считаться с жизнями десятков и сотен тысяч своих солдат, которые были для него лишь пешками в его большой шахматной игре, свой выбор сделал, заявив генералу Савари: «Мне легче было бы узнать о гибели, чем о позоре. Эту недостойную трусость можно объяснить лишь страхом потерять награбленное».
Легко узнавать о смерти, если это не касается нас лично или кого-нибудь из наших близких. Гибель сотен и тысяч людей где-то очень далеко всегда абстрактна и почти не трогает душу, особенно если ноги погружены в мягкие домашние тапочки, а в руках чашка горячего ароматного чая. Так бы рассуждать Наполеону о предпочтительности гибели перед позором, скажем, девять лет назад в Египте, где он бросил на верную смерть всю свою армию, а сам уехал в Париж, или, при аналогичных обстоятельствах, через четыре года в заснеженной России.
Один из наиболее осведомленных о Байленских событиях историков автор книги «Испания и Наполеон» Жоффруа де Гранмезон считает, что награбленного французами за предыдущие недели было действительно немало, но все же вышеприведенные высказывания императора не совсем справедливы. Главное состоит в том, что Дюпон, соглашаясь на капитуляцию, надеялся вернуть Франции своих фактически приговоренных к неминуемой гибели солдат. И заключенное им соглашение с генералом Кастаньосом, какие бы сомнительные статьи оно ни содержало, казалось бы, гарантировало ему это.
Адольф Тьер писал: «Эти условия, какими бы тяжелыми для чести французского оружия они ни были, спасали три дивизии».
И, как подытоживает Луи Мадлен, «нельзя ставить в вину генералу то, что вскоре трансформирует в ужасную катастрофу и без того такое несчастливое событие, как Байлен».
По условиям капитуляции, 23 июля измученные войска Дюпона прошли торжественно-печальным маршем перед испанской армией-победительницей и сложили оружие и знамена перед командующим испанской армией в Андухаре.
Разоружение началось с раннего утра. Солдаты подходили и бросали свои ружья, штыки и сабли в общую кучу, которая росла, подобно свалке железного лома. Выполняли они это понурив головы и отрешенно-механически. Испанцы вежливо и надменно следили за этим бесконечным процессом.
Войска генералов Веделя и Дюфура, которые, несмотря на все усилия французских генералов на переговорах, также были включены в общую капитуляцию, но на более льготных условиях, сложили оружие в Байлене.
Наиболее отчаянные предпринимали попытки в общей сутолоке спрятаться и избежать позора, но их быстро находили и возвращали на место.
Уже разоруженные французы стояли, исподлобья поглядывая по сторонам, как затравленные звери. Роты и батальоны перемешались, конвойные грубыми окриками сгоняли всех в одну огромную толпу. Людей пересчитывали, как баранов, не обращая внимания в общей толчее на номера на бляхах и на цвета султанов, этишкетов и отворотов. Жалкое зрелище представляла собой эта бывшая армия, утратившая свой боевой облик и уподобившаяся бродягам с большой дороги.
Хотя основной вклад в победу внесли дивизии Рединга и де Купиньи, честь принимать капитуляцию французского главнокомандующего и его штаба досталась генералу Кастаньосу. В этом, по словам Перес Гальдоса, заключалась «одна из несправедливостей, столь обычных для нашей грешной земли, как в нынешние дни позора, так и в былые дни славы».
По словам Гальдоса, с Дюпоном сдалось 8000 солдат и офицеров, с Веделем — 9300 человек.
По данным других компетентных испанских источников, из отряда Дюпона сдалось в плен 8242 человека, а из дивизии Веделя — 9393 человека, всего — 17 635 человек.
Согласно данным французского историка Луи Мадлена, из отряда Дюпона в плен попало 8242 человека, а из дивизии Веделя — 9000 человек, итого — 17 242 человека. Эндрю Джексон называет несколько иную цифру — 17 600 человек, Владимир Шиканов — 17 000 человек.