Десять жизней Мариам
Шрифт:
И скользнула пальцами мне в кулаки. Осторожно оттолкнула меня, словно чтобы лучше рассмотреть, а затем нахмурилась.
– И налилась.
Сестру это явно не порадовало. Она осторожно огляделась, будто опасаясь, что за нами наблюдают. Затем торопливо обняла меня и ухватила за руку.
– Держись рядом. – Тон ее был резким.
Помню, я удивлялась, почему Джери такая настороженная, так беспокоится, как бы нас кто не услышал. Вокруг не переставая кричали, бегали, носили ящики, вели коз и людей. В шуме тонули слова. Высокий корабль под названием «Мартине» [10] загружал трюм, готовясь к путешествию. Нас вообще никто
10
Многозначительное название, поскольку «мартинет» – плетка-девятихвостка, которой во Франции традиционно наказывали солдат и детей.
Прежде чем высокий корабль отправится в путь, нужно многое сделать. Разгрузить, погрузить (на этом корабле – людей), проверить паруса, припасы. Поднять якорь. Матросы были повсюду: в трюме, на мачтах и на палубах, ни один не задерживался надолго на одном месте. И как только белые крылья поймали ветер, корабль заскрипел и застонал, словно старик, вытягивающий на солнце застылые кости. А потом судно двинулось. Такого ощущения я прежде никогда не испытывала. Каждая мышца, каждый орган и нерв в моем теле колыхались, раскачиваясь из стороны в сторону и назад-вперед, причем все с разной скоростью. Меня затошнило, но рвать было нельзя. Я хотела закричать, но горло перехватило. Подмывало добежать до перил, перелезть через них и прыгнуть в воду. Но ноги вросли в грубый деревянный настил. Я готова была вцепиться в берег Уиды, сжать пальцами ее песок и никогда не отпускать.
И пока люди вокруг рыдали и блевали, я стояла рядом с сестрой, которая не издавала ни звука, и чувствовала, что корабль раскачивается все сильнее, уходя все дальше в вихрящиеся воды. Уида с ее коричнево-зеленой землей и зданиями цвета белого песка удалялась, становилась все меньше и меньше, а затем и вовсе исчезла за горизонтом. Десятилетняя девочка, которой я была и которой никогда больше не буду, задавалась вопросом, куда покатился мой мир и вернется ли он обратно. Пальцы Джери больно впивались мне в плечо.
– Нас везут домой? – спросил моими устами наивный ребенок.
Джери глубоко вдохнула, а затем медленно выдохнула. И не знаю как, несмотря на шум и плеск волн о борта корабля, свист парусов, которые боролись с ветром, я услышала дребезжащий хрип, вырывающийся из ее груди.
Этот момент возвращается ко мне во сне, но не сам по себе, а обязательно как часть другого воспоминания. Он словно специально заворачивается во что-то безобидное и даже приятное, чтобы удар утратил свою сокрушающую силу. Будто что-то может его смягчить. Воспоминание прокрадывается тихо и незаметно, как садовый уж, перед рассветом пробирающийся в хижину, чтобы согреться. Это воспоминание изменило меня, разделив меня нынешнюю и прошлую, возвело стену между сегодня и вчера. Мне никогда не забыть выражение, застывшее на лице сестры, эту невыразимую, запредельную боль, потерю, от которой рвется сердце и ты внутри истекаешь кровью, пока она не заполнит тебя до самого горла и не задушит.
Я знала тогда и знаю сейчас, что сестра хотела солгать, не лишать меня надежды, подавить мои худшие страхи, смягчить удар молота по моей душе.
– Нет, – выдавила она.
6
День десятый
«Держись рядом».
У меня было так много вопросов. Что с нами случилось? Куда нас везут розоволицые? Что… Уха ласково коснулось дыхание сестры: «Ничего не говори. Слушай».
Я так и сделала. Джери стала мне и матерью, и учителем, и защитницей. Всей моей семьей. В те первые, весьма переменчивые дни плавания по темной воде я держалась рядом с ней,
Розоволицый мужчина отцепил лодыжку сестры от моей и схватил ее за руку. Я толкнула его, выкрикнув:
– Нет!
Его грязная рука сжалась в кулак и уже летела мне в лицо, но по пути наткнулась на тонкое запястье сестры. Мужчина выплюнул несколько слов. Джери покачала головой и протянула к его лицу раскрытую ладонь. Какое-то время он ничего не говорил, затем снова грубо дернул ее за руку, резко отпустил и пошел вверх по лестнице. Каждый его шаг звучал глухо и в то же время оглушительно-громко, почти лишая меня слуха. Я застонала от ужаса.
Джери повернулась ко мне.
– Оставайся здесь. Не шевелись. Молчи. – Она соскользнула с помоста, тяжелая цепь тянулась за ней, как якорь, и весила, верно, больше ее самой.
– Куда ты? – закричала я, вцепившись в нее обеими руками.
Она осторожно развела мои руки и нагнулась очень близко ко мне.
– Я вернусь. Сиди спокойно. Делай, как я тебе говорю. Сиди тихо. – С этими словами Джери прижалась своим лбом к моему и ушла, ступая совершенно бесшумно, будто обернулась призраком.
Я не шевелилась. Едва дышала. Обмочилась и тихо заплакала от стыда. Меня окружали пугающие звуки, голоса, плач от тихого до безудержного и душераздирающего. Корабль скрипел и стонал деревянным корпусом, словно тоже скорбел. Шепот. Шум. Слова, которые я знала и которых не знала. Сразу после того, как увели Джери, пошел дождь. Воздух отяжелел от влаги, смешанной с запахами отчаяния и ужаса.
Голова у меня кружилась, мысли путались, все слова сплелись в одну нить, доносящиеся рыдания складывались в зловещую картину. Понимание чужих слов, шуток, историй когда-то радовало меня и веселило родных… Теперь это умение пугало.
«Куда нас везут?» Менде.
«Они что, каннибалы? Собираются нас съесть?» Эдо.
«Меня тошнит». Бассари.
«Они принесут нас в жертву своим богам». Дагомейский.
«Не могу дышать… не могу…» Игбо.
«Да не дурите вы! Никто не собирается нас есть!» Фула.
«Нас хотят продать на шахты португальского короля!» Аканы.
«Нужно сражаться!» Йоруба.
«Не могу… дышать». Игбо.
Я ничего не понимала, вопросов становилось все больше. Я собрала все слова и попыталась запомнить каждое, снова и снова прокручивая их в голове. Чтобы потом спросить Джери, когда она вернется. Если вернется.
Я не спала.
На рассвете сестра спустилась по трапу в сопровождении розоволицего мужчины, который грубо вновь пристегнул ее ко мне. Помню, как я спросила, что произошло. И всегда буду помнить, что она ничего не сказала. Днем, когда нас тащили по трапу на палубу, я увидела синяки на ее тонкой, нежной шее и на руках. И больше вопросов не задавала.