Десятка
Шрифт:
А Динька опять встал, еле держась на ногах, попытался принять стойку и знаком показал, что дерется дальше. Саибов быстро приблизился, ударил его кулаком в живот и головой в лицо. Диньку скрючило. Саибов схватил его за волосы и несколько раз приложил коленом, а потом отбросил на траву.
Динька встал, медленно, боком, сжал кулаки, поднял их к разбитому лицу и что-то произнес, кажется, «давай, гад». Я больше не мог на это смотреть, я бросился вперед и встал между Саибовым и Динькой:
— Все, хватит! Если хотите, пусть Ислам теперь дерется со мной.
Самый старший из наших парней, Адам,
— Это не твое дело. Он хочет драться, пусть дерется. Все по-честному, один на один. Когда будет надо, будешь драться ты.
Меня оттащили, а Саибов нанес Диньке еще несколько ударов, но уже шутя, вполсилы. Забежал сзади и ударил Диньку ступней по ягодицам. А Динька внезапно обернулся и сделал красивый мах правой ногой, попав Исламу прямо в челюсть. И, не удержавшись на одной ноге, сам рухнул и уже не мог подняться. Ислам завыл и бросился было на лежащего Диньку, но тут Адам строго крикнул ему:
— Стой!
Динька лежал на траве, Ислам стоял, держа рукой выбитую челюсть, вся компания стояла кругом и смотрела на происходящее в полном недоумении.
— Это очень храбрый русский. Я таких раньше не видел. Он настоящий мужчина, — высказался Адам.
— Он не русский, — это произнес я, и все уставились на меня с непониманием. Я продолжил: — Он не русский. Его отец из нашего тейпа, Эрсной. Просто Динька живет в Туркмении, с матерью, и чеченского языка не знает. Динька сын чеченца.
— Почему ты не сказал нам этого раньше? — спросил Адам.
— Раньше вы бы не поверили. И, главное — разве это важно? Важно, что он настоящий мужчина, храбрец, и теперь вы это знаете, — ответил я.
Мы говорили по-чеченски, и Динька ничего не понял. Адам сам подошел к нему, помог подняться, крепко сжал его руку и обнял, прикоснувшись своей щекой к его щеке.
— Извини, Денис. Ты наш брат, ты мужчина, — это Адам сказал по-русски. Потом обернулся и начал говорить снова по-чеченски, обращаясь к Саибову: — А у тебя нет благородства, в честном бою победить не можешь, только и умеешь что лежачего бить. Кто вы, Саибовы, такие, чтобы поднимать руку на наш тейп? Не смей больше трогать нашего брата.
Это лето, когда мы с Зеликом вместе работали на току, было нашими последними каникулами. И я, и Зелик пошли в школу с шести лет и в шестнадцать уже заканчивали десять классов. Зелик учился на одни пятерки, родители готовили его к поступлению в городской вуз. Меня учеба никогда не интересовала, мне нравилось заниматься спортом, поэтому моя успеваемость была едва удовлетворительной и институт мне не светил.
В тот, выпускной, год я впервые приехал в Шали зимой, на каникулы. Так как летом приезжать уже не собирался: Зелика не будет, да и у меня начнется другая жизнь.
И вот отзвенел последний звонок. Мне было все равно, куда идти учиться дальше, и я подал документы в ПТУ, где учили на электрика. Зелик поступил на юридический факультет Ростовского университета. Об этом я узнал из его письма. Тогда, зимой, мы договорились переписываться. Я продолжал заниматься спортом, участвовал в квалификационных соревнованиях, получил КМС по вольной борьбе.
А в семнадцать произошло вот что. Одна из девушек, с которыми я встречался, забеременела.
Но я остановил ее. Я сказал, мол, мама, яблоко от яблони недалеко падает, так ведь ты думаешь? Какой был мой папаша, такой и я, так выходит? Так вот хрен вам всем. Я женюсь на этой девушке, и мне наплевать, что ты по этому поводу думаешь.
Едва мне исполнилось восемнадцать, мы зарегистрировали брак. Стали жить вместе с ее родителями, которые вскоре стали хорошо ко мне относиться и заботились о нас, молодых, безработных и безденежных. В положенный срок у меня родилась дочь. И был призыв. Никаких отсрочек я добиваться не стал и ушел служить в армию, оставив жену и ребенка на попечение тестя и тещи. У меня была мечта служить в Псковской воздушно-десантной дивизии. И эта мечта исполнилась: приняв во внимание мою отличную физическую подготовку, меня взяли в десант.
Служба проходила в общем хорошо. Первые полгода было тяжело, как всем. Но зачмырить себя я не дал. А когда сошелся с парнями с Кавказа, которые признали меня своим земляком, вопрос о моем статусе даже в условиях дедовщины больше вообще не стоял. Мне нравились постоянные физические нагрузки и строгая дисциплина. А еще атмосфера настоящей мужской дружбы.
Приходили письма от Зелика, он рассказывал о своей студенческой жизни, я отвечал, писал о том, как служу. Первое время мы писали друг другу часто, потом все реже, но надеялись встретиться, когда закончится срок моей службы. Один раз я съездил в отпуск домой, в Безмеин, к жене и дочери.
А потом настал долгожданный дембель. Старшим сержантом, десантником, отличником боевой и физической подготовки я поехал в Туркмению. Но нашел там уже совсем не то, что оставил два года назад.
За это время безумные политики развалили Советский Союз. Туркмения стала независимым государством Туркменистан. Безмеин наводнили туркмены, самые настоящие, али-бабы. И даже наши, городские, туркмены стали вести себя совсем по-другому. Враз отучились понимать русский язык. Русских выживали из города. Устраивали погромы, избиения. Увольняли с работы. Стало невозможно никуда устроиться, и я не стал продолжать бесполезную учебу в ПТУ, которое уже даже как-то переименовали.
Мы с другими русскими парнями несколько раз задавали трепку этим погонщикам ишаков, но все заканчивалось тем, что нас бросали в КПЗ милиционеры, уже сплошь туркмены. Мы не могли изменить положения вещей. Русские уезжали — семьями, целыми поездами. Даже продать квартиру было практически нереально. Туркменские покупатели приходили и давали унизительно маленькую цену, а когда мы не соглашались, повторяли: ну, как хотите. Все равно уедете, и мы заберем квартиру даром.
России было наплевать на нас. Когда-то она поселила здесь русских, вывезла из родных краев, чтобы они работали на благо большой страны. А теперь забыла, бросила. Так мы чувствовали себя — как забытый отряд в далеком тылу врага. Нас гнали отсюда, и никто не ждал нас там, в России.