Детектив для всех влюбленных
Шрифт:
Вот и слезы полились.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, мамочка, – я обняла ее, – давай просто за это чокнемся.
Мама хотела сказать: «Чтобы никогда больше не вернулась к тебе болезнь». И для такого пожелания имелась веская причина: ведь до одиннадцати с половиной лет я прожила с парализованными ногами. Кровать да инвалидное кресло были единственными территориями моего обитания. Двор, школа, улицы и парки, кафе и театры, магазины и многое другое, куда ежедневно и без всяких затруднений ходили нормальные люди, – все это было не для меня. Воздухом я дышала на балконе, – вывозить кресло-каталку из подъезда сущее мучение, и родители редко баловали меня настоящими
И вдруг случилось чудо. Меня согласились положить в новую частную клинику, где работали израильские хирурги по новейшим методикам. Все отказывались от меня до сих пор, – а тут такой подарок! В этой клинике не только нашли причину паралича, но и сумели меня от него избавить! Я до сих пор с изумлением вспоминаю об этом. Настоящее чудо!
– Кстати, мам, пап, а как так вышло, что израильская клиника согласилась меня лечить? Она ведь частная, да? Значит, дорогая…
Маленькая, я не задумывалась об этом. Но восемнадцать лет – возраст серьезный, и я задумалась прямо за праздничным столом, с недопитым бокалом шампанского в руке.
– Денег ведь у нас никогда больших не было. Вы приняли иудейскую веру, и я попала по какой-то программе… не знаю, благотворительной? Или вы влезли в долги? Или, не знаю, грабанули банк? – засмеялась я.
Родители молча переглянулись. Лица их стали серьезными.
– Это что, секрет? – не выдержала я.
– Н-нет… Просто…
– Да что же?!
– Все так странно, Анечка… Мы получили деньги от кого-то… Нашли в почтовом ящике тридцать тысяч долларов в конверте. В нем была записка: «На лечение Ани». И указан адрес этой клиники. Но ни подписи, ни телефона или адреса нашего благодетеля.
– Ничего себе!!!
– Мы тогда тебе не сказали, потому что ты была маленькая, в деньгах ничего не понимала. И потом, боялись, если честно. Мало ли откуда эти деньги. Вдруг какие-нибудь левые…
– Левые деньги отмывают официально, – сказала я веско, со всем апломбом своего юного всезнайства. – Вкладывают в благотворительный фонд или в какую-то коммерцию, но так, чтобы видно было. Потому что эти деньги должны стать чистенькими и уже вполне законно лечь на счета, на «правые», и крутиться дальше. И потом, тридцать тысяч – это много для нас. А для «левых» это не сумма!
«Всезнайство» мое и в самом деле было нетипичным для подростка: сказались годы, проведенные за чтением книг и статей. Даже после того как я начала ходить и учиться в обычной школе, свободное время отдавала самообразованию. Наверное, я по природе любознательна. Мне хочется больше знать о мире: только так можно почувствовать, какой он огромный. Есть мир обычный, в котором мы живем; есть тот, что виден лишь в телескоп или, наоборот, в микроскоп. Когда ощущаешь, как расширяются в твоем сознании границы мира, то будто и твоя душа становится больше, и дышишь глубже… Я интересовалась всем подряд: открытиями в астрономии, физике, медицине, компьютерными технологиями, статьями по экономике и политологии, и еще уймой всяких увлекательных вещей. Читала я так много, что знания сами по себе осели в мозгу.
– Возможно, – неуверенно согласился папа. – Хотя по тем временам это была очень большая сумма, у нас даже от нее немного осталось после твоей операции… Но теперь это не имеет значения. Деньги
– Только до сих пор не знаем, кому спасибо сказать! – мама снова разрыдалась.
А меня вдруг словно электрическим разрядом пробило: Фея!
– Знаете, родители, а у меня ведь тоже был от вас секрет… И почему-то мне кажется, что оба секрета связаны. Когда мне было одиннадцать лет, ко мне прилетела Фея…
… Апрель перетекал в май, вокруг разгоралась весна. Желтые звездочки одуванчиков усеяли зазеленевшие газоны. Я всего лишь один раз в жизни держала в руках их нежные, шелковистые венчики – папа мне нарвал. Помню, испачкала нос в желтой пыльце, а потом мы смеялись с родителями, когда они дали мне зеркальце.
Я сидела на балконе – «гуляла». То есть жадно втягивала ноздрями терпкие ароматы оттаявшей земли, пробившейся травы, набухших почек… И подставляла лицо уже жаркому солнцу, стараясь не смотреть во двор на весело бегающих и кричащих детей – детей, у которых имелись ноги. Конечно, я завидовала и расстраивалась. Иной раз плакала. Хотя уже тогда понимала: не поможешь горю слезами. Надо учиться жить с этим. Вернее, без этого. Без того, что есть у всех. Без ног.
Некоторые дети знали, что я, инвалид, сижу на балконе и смотрю на них с завистью, и нарочно дразнили меня. Один мальчишка откровенно кривлялся под моим балконом, корча рожи. Остальные, наоборот, делали вид, что о моем существовании не подозревают, но играть они приходили именно под мой балкон, будто во дворе не было другого места. Они хотели, чтобы я видела их, завидовала и плакала. Они хотели, чтобы мне было больно… Им от этого становилось радостнее бегать, видимо. На здоровых ногах.
Я не заметила, каким образом на перилах балкона оказалась премилая куколка. Увидев ее, я оторопела. Она сидела на перилах – как сидят люди, согнув ноги. У нее были фиолетовые волосы, покрытые легкой сеточкой с блестками, и нарядное платье, белое с сиреневым узором на подоле, тоже с блестками. Размером она была немного больше Барби, только на спине – крылышки.
Сначала мне стало не по себе, даже страшно – в сказки я уже почти не верила, и появление этой куклы у меня на балконе восприняла подсознательно не как чудо, а с опаской, как чужое вторжение. Но куколка сидела мирно, улыбалась. Личико у нее было красивое и приветливое.
– Ты кто? – спросила я шепотом.
– Фея, – ответила она мне тоже шепотом.
Я не ожидала от куклы ответа и отпрянула.
– Не бойся, – шепнула она. – Я просто в гости. Ты не против?
Голос у нее был какой-то… Мультяшный, что ли. Одновременно детский и хрипловатый, и еще будто она улыбалась, говоря со мной, хотя рот ее не двигался. Да и как он мог двигаться у куклы? Чего-чего, а уж кукол у меня имелось в изобилии… вместо подружек. И не было еще такого, чтобы кукла со мной говорила. Обычно за нее говорила я, изображая диалог.
Тем не менее тогда я не очень удивилась. Дети, как я понимаю теперь, живут в мире, где сказка существует в симбиозе с действительностью. Они уже знают, что сказки – вымысел, но все равно немножко в них верят.
Я покачала головой, – мол, не против.
– А ты правда фея?
– Разве я не похожа?
– Я не знаю, как выглядят феи. В разных книжках их рисуют по-разному. Но мне кажется, у тебя должен быть остроконечный колпак. Со звездочкой на конце.
– Ты же сама сказала, что феи везде разные. Я фея без колпака, – она тихо засмеялась. – Зато у меня маленькие звездочки на вуали, видишь?