Детективщица
Шрифт:
– Поспешите, - приказала фельдшеру Баба Груня, - а то как бы не окочурилась.
Но когда в дом попыталась пройти и Люба, она преградила ей дорогу.
– Нечего там делать. А то увидит тебя Васильевна, и точно Богу душу отдаст.
Люба разозлилась:
– Знаете, бабушки, я убийцу покрывать не буду, хоть и знаю вас столько лет.
– Да не пугай уж, - буркнула
– А я и не пугаю. Совершено преступление, а вы ведете себя как дети малые. Участкового едва ли не взашей вытолкали.
– Молода ты ещё нас обвинять. А участковый - кобеляка беспутный - только хвостом вилять может.
– Причем здесь Петр Григорьевич? Я знаю - яд хранится в бутылке из-под рижского бальзама, что находится у вас в доме, Софья Никитична. Или вы мне всё рассказываете, или прямо отсюда отправлюсь в полицию!
Софья Никитична побагровела, но отрицать ничего не стала, суетливо хлопая по карманам - видимо, искала валидол.
– Ишь, какая скорая, - с тяжелым вздохом покачала головой Марья Ивановна, - не всё так просто. Пойдем ко мне, поговорим.
Когда старушки уселись вокруг стола, все тяжело уставились на Любу. Она покраснела, но не отступилась.
– У вас, Софья Никитична, аллергия на кошачью шерсть, я слышала, как вы отказались взять котов Федоровны.
– Слышала она... Да, я изготовила яд, - вдруг воинственно вскинулась бабка.
– Готовая отрава дорогая, вот мне и посоветовали: купить гранулы, мелко-мелко растереть, настоять на них масло, а потом понемногу добавлять в зерно или в семечки. Крысы, привлеченные запахом, жрут эту гадость, словно мармелад.
– А как отрава попала к Федоровне?
– Шут его знает! Сперла, наверное, как ещё? У меня прошлым летом внук в Риге был и привез в подарок рижский бальзам. Ну, мы его сообща по ложке и выпили. Для здоровья очень полезно.
Старушки энергично закивали в знак подтверждения.
– Бутылка приметная - глиняная и красивая. С другими не спутаешь. Вот я из осторожности в ней яд и решила настаивать. А Дунька, дурочка, видимо приметила её и решила, что я ото всех ещё одну бутылку бальзама утаила.
Она сначала перекрестилась, а потом ожесточенно отмахнулась.
– Наверное, глотнула прямо из горлышка. Может, и плеснула на стол, когда поняла, что это масло. А может, потом еду какую-нибудь им полила да съела. Кто же теперь выяснит? И жалко её, и зло разбирает.
Люба покачала головой.
– Но если Фёдоровна украла бутылку, как она снова оказалась в вашем доме?
Теперь уже пришла очередь вздыхать Марье Ивановне.
– Мы тут посовещались, и решили, что Васильевна забрала. Она около
– Зачем забрала?
– Наверное, вспомнила, что эту бутылку у Никитичны видела. Когда документы разыскивали, я лично обнаружила в хурхурах Фёдоровны свой гребень и очки Кнышихи. А когда вы с участковым сказали про масло и яд, мне здорово не по себе стало. Только тогда спросила Никитичну об отраве.
– А я сразу же кинулась к шкафу. Мы с Ивановной всё перебрали - нет яда, исчез, а потом вижу, что бутылка на другой полке стоит, - удивленно пожала плечами Никитична.
– Да ещё вся в масле, грязная...
Люба смутилась, вспомнив как они с участковым производили обыск в отсутствии хозяйки.
– ... думаю, что такое? А, может, и сама запамятовала да переставила в другое место? А теперь оно вон что выясняется.
– Ага, а Васильевну обвинила в маразме!
– налетела на неё Клавушка.
– Так она собиралась сказать, что это я купила отраву. Мы тогда вдвоем у автолавки остались - вы уже покупки сделали и ушли. Участковый во всем меня обвинил бы. Не хватало только на старости, как жирафа на мир через клетку глядеть. Вот я и перевела разговор на саму Васильевну. А настояла яд недавно - чуть больше недели прошло. В аккурат за два дня до Дунькиной кончины.
– А где теперь эта бутылка? Надо отдать её полиции.
– Ни к чему это, Любушка, - жестко отрезала Баба Груня.
– Выкинула я её, а масло в яму вылила и закопала, чтобы больше никто по ошибке не отравился, - заявила Никитична.
– Хватит, Любушка. Ты у нас умница - всё выяснила и разгадала. Ну, а теперь ступай себе с Богом, пока мы все тут не померли от твоего детективного рвения.
– Но почему вы об отраве не спросили Анну Васильевну? К чему строить догадки? А вдруг это не она вернула на место бутылку?
Старушки заметно занервничали.
– А кто? Вот мы все перед тобой - никто из нас не забирал её из дома Федоровны.
– К тому же, я спросила, - виновато пробормотала Баба Груня.
– Хотя Васильевна, болезная, всю неделю в постели пролежала пластом, всё равно сатана стал ум смущать - не старая ли обида в ней взыграла? Это Полкан мне голову заморочил своими прыжками. Пришла к ней сегодня утром, а Васильевна сама не своя. Спицами стучит, как барабанными палками, губы синие, сама вся трясется. "Всё, - говорит, - Груня, конец мне: опять всех собак навешают. Никогда я от той пропавшей шерсти не отмоюсь. Сын в администрации на хорошей должности работает - как узнает начальство, что его мать в убийстве обвиняют, с работы с позором выгонят". А сама всё вяжет, вяжет... Ну, тут я и брякнула про Полкана - мол, что он к тебе полез? Наверное, бутылку с отравленным маслом почуял? Я ещё не успела спросить, зачем она её забрала и тайком Никитичне вернула, а мученица, - старушка шумно высморкалась в платок, - сознание потеряла. Я её и так, и эдак, а Васильевна только мычит да платок мне в руки сует.