Дети богини Кали
Шрифт:
«С таким соперником как работа тягаться бессмысленно, – решил Саймон, – и если я сейчас отвечу согласием, то эта напрасная и кровопролитная война станет моей жизнью; супруги трудоголичек обречены на унылое существование – целый день сидеть и ждать, когда она придёт, озабоченная, хмурая, со своими далёкими мыслями, в первом часу ночи, и бросит, точно крысе крошку, усталую скупую ласку…»
Он быстро извлёк из футляра один цветок, и, спрятав его за пазухой, покинул своё укрытие. Онки уже повесила трубку, но еще не замечала юношу,
– Здравствуй, – сказал Саймон, протягивая ей футляр. Теперь он уже не сомневался. Лицо его было непроницаемо.
– Здравствуй, – ответила она на автомате, точно отбросила назад лёгкий мячик в игре, заметно было, что ей трудно сосредоточиться на происходящем, – ты принёс мне ответ?
Онки спросила так, словно не видела протянутого футляра, риторически, рассеянным тоном. Она всё еще возвращалась к Саймону из своего мира, постепенно, неторопливо, и гордость его была задета.
– Извини, – сказала она, – там неприятности просто у девочек…
– А почему меня должно это волновать? – спросил юноша с вызовом, – у нас помолвка, а ты думаешь о каких-то совершенно чужих людях!
– Я должна о них думать, маленький эгоист, – сказала Онки со спокойной улыбкой, принимая у него из рук футляр, – где, кстати, свидетели? Без них же нельзя открывать…
– Мы не позвали.
– Не беда, – воскликнула Онки весело, – найдём.
На скамеечке в аллее сидело несколько воспитанников.
– Вы нам не поможете? – спросила она приветливо, – каждому достанется по бокалу сладкого шампанского!
Подростки, три девушки и два юноши, заметно воодушевились. Только сейчас Онки приметила среди них Аделаиду. Та вымахала почти на голову выше своей «старшей сестры» и уже вполне уверенно тискала ласково льнущего к ней молодого человека. Узнав Онки, в знак приветствия она лишь небрежно кивнула ей в высоты своего подросткового мироощущения.
– Погодите, я сейчас принесу бутылку из машины!
Вся компания удивлённо застыла, наблюдая за радостной суетой, проявляющейся в каждом жесте девушки, и за ее нарядным, но неожиданно мрачным спутником.
«А она ведь любит меня…» – это озарение отозвалось болью в душе Саймона, глядящего в спину бегущей к воротам Онки, весь силуэт ее, казалось, лучился от счастливого предвкушения, и он отвернулся, не в силах смотреть дольше.
– Ты чего такой смурной, – спросила его Ада, – всё же вроде на мази у вас…
Саймон не ответил, стоял тихий, задумчивый. «Ещё ведь можно всё изменить…» За пазухой у него, словно второе сердце, пригрелась головка другого тюльпана.
Вернулась Онки с бутылкой и гроздью высоких бокалов. Подростки
– Сперва откроем шампанское! – Онки поставила чёрный бархатный футляр на скамейку, чтобы не мешал, и взялась за пробку.
– Эх! – шампанское хлопнуло, зашипело, взметнулась пышная белая пена, ребята дружно зааплодировали.
Воспользовавшись суматохой, Саймон быстро раскрыл заветный футляр, одиноко стоящий на скамейке, и быстро положил туда другой, припрятанный на груди тюльпан.
– А где же жених? – обернулась к нему с двумя бокалами Аделаида.
Он испуганно вскинулся, спрятал руки за спину, неуверенно шагнул в сторону весело гудящей компании.
– Волнуешься? – заботливо спросила Ада, вручая ему бокал с золотистым искрящимся напитком, и тут же утешила его в своей нарочито грубоватой манере, – не дрейфь, не казнь.
– Впереди самый торжественный момент, – провозгласила Онки, взяв со скамейки футляр, – подержите-ка, кто-нибудь, мой бокал…
Она зажмурилась, откинула крышку. Все замерли, готовые взорваться шквалом аплодисментов и стандартных шумных поздравлений. Но…
Сразу два тюльпана лежали на нежном бархате головка к головке – алый и чёрный – «да» и «нет», они переплелись своими длинными остроконечными листьями, словно обнимая друг друга…
– Что это значит? – спросила Онки. В ее голосе чувствовались и растерянность, и изумление, и обида.
– Это мой ответ,– просто ответил Саймон, – я не знаю…
– Когда будешь знать, сообщишь, – ответила Онки с нескрываемым раздражением, выплеснула шампанское на газон, бросила бокал следом – он разбился вдребезги, угодив в ствол дерева – и пошла к машине, – хорошего дня, ребята!
Те поудивлялись немного, подёргали плечами, сдержано посочувствовали Саймону и ушли, забрав с собою честно выигранную в рулетку жизни бутылку хорошего шампанского. Ада шла последней, со здоровой молодецкой жадностью обнимая за плечи своего отчего-то сдавленно хихикающего юношу. Саймон проводил их взглядом.
Присев на скамейку, он поставил на колени злосчастный футляр с тюльпанами. Бережно вынув алый, положил его головкой на ладонь, как младенца, полюбовался, погладил пальцами прохладные сочные лепестки. Крышку футляра он со стуком захлопнул, запирая там, словно в гробу, одинокий чёрный цветок.
–
Кора Маггвайер получила долгожданный отпуск, но совершенно не знала теперь, что ей с ним делать. Родни нет, друзья растеряны неведомо где – куда податься? Приехала, конечно, в Атлантсбург. На вокзале впервые по-настоящему растерялась… Столько людей, все спешат по своим делам. И только у неё, у Коры, никаких дел нет, и в ближайшее время не предвидится.