Дети богини Кали
Шрифт:
–
В течении зимы сначала Белке, а затем и Коре Маггвайер исполнилось восемнадцать лет. Вот и всё, кончилось детство. В весенний призыв они обе должны были отправиться на государственную службу, на какую именно из двух, решала медицинская комиссия – в армию или в суррогатный резерв.
Нескончаемая очередь на осмотр тянулась вдоль холодной даже на вид казенной стены, обшитой крупной белой кафельной плиткой. Металлических стульев на всех не хватало. Садились по очереди. У выходящих из кабинетов ближайшие соседи взволнованно спрашивали о результатах.
– Ну
– Армия…
Белка и Кора никогда особенно не общались, но оказавшись вдвоем среди сотен незнакомых девчонок, они поневоле прониклись друг к другу. Никого из Норда поблизости не было, и они чувствовали себя словно два земляка на далекой чужбине.
– Ну что, армия? – спросила Кора, когда Белка закрыла за собою дверь кабинета, а со стула рядом нетерпеливо вскочила стриженная девушка в красной футболке, готовая, точно горячий конь, едва загорится оранжевая лампочка над дверью, ринуться навстречу своей судьбе.
– Суррогатный резерв.
– Повезло… – заахали сидящие рядом.
– Не думаю, чтобы это было намного лучше, – ответила Белка небрежно, – говорят, что от родов тоже можно коньки отбросить.
– Чего это они тебя так? – спросила Кора, – ведь из-за войны набор в СР существенно уменьшен.
– Зато увеличена норма, и сейчас в связи с этим не всех берут, но мне сказали, что у меня какая-то особенно здоровая матка и таз широкий, вот меня и взяли, – ответила Белка, развертывая испещренный водяными знаками листок – распределительный документ – «данное свидетельство выдано лицу, которое обязуется при прохождении государственной службы в штате суррогатных матерей республики новая Атлантида выносить и родить – следующее слово было впечатано в подчеркнутый пропуск в строке на машинке – „троих“ здоровых детей.»
– Ничего себе, – загудела очередь, – а раньше срочницы рожали по двое.
– Прорвемся! – отмахнулась Белка, – Контрактницы рожают и по пять. Максимально допустимое вообще двенадцать. Тогда пожизненную пенсию дают и присваивают почетное звание.
Пока осматривали Кору, она ждала в коридоре, сочтя это вежливым – какие-никакие, а все же знакомые…
– Ну что, армия? – жадно накинулись на выходящую из кабинета ожидающие.
– Армия, – мрачно подтвердила Кора.
–
Профессор Ванда Анбрук и её молодой супруг, гуляя, неторопливо и чинно шли по широкой парковой аллее. Гордый Макс деловито катил перед собою светло-бежевую кожаную коляску с младенцем. Онки Сакайо некоторое время следила за ними взглядом, стоя на тропинке, что бежала наискосок по заснеженному газону и через какую-нибудь сотню шагов сливалась с большой аллеей.
Направляясь сюда, она планировала застать супругов дома, они жили в коттеджном поселке на краю парка, и, встретив их несколько раньше, чем предполагала, Онки немного растерялась. Предчувствуя свое вторжение в чужую размеренную жизнь, она ощутила прилив робости, совершенно ей не свойственной. "Они гуляют с ребенком в выходной день. Они наедине и уверены, что им никто не помешает. И тут я подойду. Что мне говорить? Как себя вести?" Но вспомнилось
– Если сможешь… Передай, пожалуйста… Ему. На случай если меня убьют. Пусть сохранит, если это чего-нибудь стоит.
Девчонка решительно двинулась вперед по тропинке наперерез коляске, что плыла покачиваясь, словно каравелла, над белыми снежными буграми по краям аллеи.
– Здравствуйте, Ванда, – выпалила она решительно, спрыгнув с плотного сугроба прямо перед гуляющими, – меня зовут Онки Сакайо. Я из Норда. Заранее прошу прощения за свою наглость, но моя подруга, Корнелла Маггвайер, очень просила меня об одном одолжении. Её призвали в армию, и уезжая, она оставила мне вот это, – Онки быстро, пока ей не успели возразить, точно фокусник, извлекла из-под куртки плотный сверток, – она хотела, чтобы я передала Максу лично в руки.
– Что это? – спросил он и покраснел.
– Там стихи, – сказала Онки, держа увесистый сверток в вытянутой руке.
– Стихи? – переспросил Макс. Не принадлежащий ни к одному из признанных типов красоты, скорее даже страшненький, чего таится, он, однако, бывал очень мил, особенно когда конфузился, и сейчас большие уши его, как будто немного прозрачные на свету, нежно порозовели. Загнутые наверх кончики опущенных золотистых ресниц блестели в солнечном свете. Тонкая светлая кожа почти очистилась от прыщей – правду, должно быть, говорят, что этот недуг исцеляют супружеские объятия, – Стихи? Мне?
– Да.
– Можно… я возьму? – робко спросил Макс, взглянув на Ванду почтительно и будто бы чуть виновато.
– Ну конечно, – спокойно ответила профессор Анбрук, – почему я должна быть против?
– Спасибо, – поблагодарил Макс, бережно принимая послание из рук Онки Сакайо.
В этот момент из коляски раздался звук, похожий на скрип дверных петель. Молодой отец тут же метнулся к люльке и, склонившись над нею, нежно забормотал:
– Тихо-тихо, маленькая, спи радость моя… Всё в порядке. Я здесь.
– Извините, – сказала Онки поспешно, происходящее показалось ей чем-то очень интимным, неким таинством, присутствовать при котором посторонним явно не стоило…
Макс плавно покачивал люльку и напевал тихим голосом, пытливо заглядывая в занавешенное прозрачной сеткой окошечко коляски. Онки почувствовала себя лишней.
– Ничего страшного, – снисходительно сказала Ванда.
Перевалив через высокий сугроб, Онки помчалась по нехоженому снегу на другую сторону парка. Её отпустили из Норда всего на два часа, и нужно было спешить.
–
Так вышло, что вскоре и сама Онки уехала из Норда. По результатам тестов, которые она отыскала на просторах информационной паутины и (просто из любопытства, играючи) прошла её приняли сразу в несколько университетов невзирая на то, что она ещё не достигла абитуриентского возраста.