Дети большого дома
Шрифт:
Все же один из них наступил-таки на ногу Мите, выругался и зашагал себе дальше. Нога у Мити сильно заболела, но он сдержался, не проронил ни звука. Подошел он к дому деда и вдруг видит — часовые. Один шагает к Мите, другой — в обратную сторону. Ясно, что в доме деда важный фашист живет или, кто его знает, может, и штаб стоит.
Подполз Митя ближе. Остановятся часовые — и Митя застынет на месте, чтоб не скрипел снег. Увидел он, что незаметно войти к деду нельзя, и направился к дому Карпенко. А там тоже неладно — на зов не откликаются. Потом уж он заметил, что разбито окно и в доме никого нет. Стал Митя, не знает, что делать. Даже подумал:
Переночевал он у Зеленко, а на следующее утро деда на улице подстерег. Удивился дед, расцеловал Митю, заплакал, а потом рассердился. «Озорник, говорит, ты, безрассудный мальчишка! И как ты добрался, говорит, тебя ведь одной пулей прихлопнуть могли!» А Митя ему: «Нет, дедушка, не так-то легко поймать советского разведчика!» Дед снова сердится: «Погляди-ка на хвастуна, говорит, молоко на губах не обсохло, а уже себя в разведчики произвел! Взрослым еще не удалось с фашистами справиться, а этот себя уже разведчиком объявил!» — «Ошибаешься, дед, — сказал ему Митя, — вот, увидишь, как их побьют! От Москвы ведь отогнали… Ты не сомневайся, дедушка». А дедушка ему отвечает: «Дай-то бог, говорит, а ты язык-то все же придерживай!»
Потом они с Витей Карпенко ходили по селу и разузнавали, где их пушки стоят, где танки, где их штаб и с какой стороны у них заминированные места. А он хитрый, фашист. Справа от села, у горловины оврага, будто бы орудий и танков понаставил и будто замаскировал их. Да все это неправда! Он из фанеры эти орудия и танки смастерил, чтоб наших обмануть, заставить стрелять по ним. А вот где настоящие пушки и настоящие танки наставлены, это они с Витей вызнали и записали все на этой вот бумажке.
Митя вытащил из-за пазухи засаленную, сложенную вчетверо бумагу и протянул подполковнику Дементьеву:
— Вот я все покажу и объясню…
Разложив на столе листок, Дементьев с интересом принялся рассматривать изобретенные мальчиками условные знаки. Склонившись вместе с ним, разглядывали листок начальник штаба и прибывший позднее комиссар полка. Митя Степной указывал пальцем каждый условный знак и давал объяснения, как заправский разведчик, не упуская мельчайших подробностей.
Они с Витей Карпенко точно разузнали, сколько войска в Огурцове, какие части размещены в селе и где находятся их штабы.
— А где ты револьвер раздобыл? — задал вопрос Микаберидзе.
Мальчик продолжал рассказ.
…Вторую ночь он провел уже с дедом в подвале. А в доме жил начальник фашистской артиллерии, обер-лейтенант Купер. Всю ночь там отплясывали так, что трещал потолок над дедом и Митей.
Говорили по-немецки, и Митя с дедом ничего не поняли. Дед ругался, так и не смог уснуть из-за шума, а Митя выспался и отдохнул.
Днем снова зашел Витя Карпенко, и снова они ходили по селу и расспрашивали обо всем, о чем им надо было. Дед сказал Мите: «Ты берегись, не попадайся на глаза Григорию Мазину. Он предатель». А этот Мазин — ищейка ихняя, по его доносу больного отца председателя колхоза повесили. Посреди села устроили виселицу и повесили вместе
В этот вечер дед рано лег и скоро уснул.
Сверху опять слышались шаги и немецкая речь. Потом гитлеровцы замолчали. Немного погодя Митя услышал сверху храп. В комнате деда имеется люк, который открывается в подвал. Митя лесенку приставил, приоткрыл люк и чуть не захлопнул его опять, — испугался домашней кошки, которая с мяуканьем кинулась к полуоткрытому люку и давай тереться мордочкой о лицо Мити. На кровати в одежде и сапогах лежал фашист. На столе — наполовину опорожненные и пустые бутылки и много кушаний. Фитиль лампы привернут, в комнате полутемно. И тут фашист как почешет затылок! Митя замер на месте. Отдышался и заметил висящий на стуле планшет, а на сиденье револьвер. Ему этого и надобно было. На цыпочках подобрался, забрал все, и когда повернулся, ну, словно вот-вот должны сзади схватить! Спустился по лесенке и тихо-тихо заложил люк. Все сошло благополучно.
Закутавшись в простыню и спрятав револьвер в планшет, он разбудил деда. «Ухожу я, дед, к нашим. И ты уходи из дому, спрячься где-нибудь, а то убьют тебя».
«Что ты тут болтаешь? — рассердился дед. — Что это тебе взбрело в голову?» Митя ему объясняет, что вошел к спящему фашисту, бумаги у него выкрал; узнают утром, деда дома застанут, убьют. О револьвере-то Митя ничего не сказал деду. «А сердиться будешь, дед, — услышат! Ведь я все равно вернуться должен. Прощай, дедушка, смотри же, уходи из дому, спрячься!»
И снова пополз он мимо часовых до огневых точек. На этот раз фашисты встречались чаще, хотя из-за ветра и бурана, казалось, легче было пройти опасную зону. В одном месте он пролежал очень долго.
А когда Митя уже переходил «линию», его заметили фашисты и давай бить из пулеметов! Прямо показалось, что в десяти местах ранили; тогда-то и потерял он планшет. Хорошо еще, что хоть револьвер остался. Он уже шагал во весь рост, направляясь в нашу сторону, как вдруг послышались голоса бойцов. Они, видно, подумали, что идет фашист, и давай кричать: «Хальт! Хенде хох!» А уж после этого Митя ничего не помнит. Жаль только, что пропал планшет. А револьвер все же уцелел!
Митя скрыл, что при встрече с бойцами они ударили его прикладом, приняв за фашиста.
— Ты все рассказал, как было? — спросил подполковник.
— Все.
— Ничего не забыл?
— Нет. Вот только не знаю, как там с дедом. Если не сумеет он спрятаться…
При этих словах мальчик опустил голову.
— А к генералу попасть хочешь, Митя?
Лицо мальчика осветилось улыбкой.
— Хочу!
— Ну, значит, пошли к генералу.
— Только бы наши не узнали, дядя подполковник! Пусть и Тигран Иванович не говорит.
— Никто не скажет. Как бы ты сам не проговорился.
— Ну, у меня-то ничего не узнают! — гордо ответил мальчик.
У генерала Митя повторил свой рассказ. Уже рассветало. Отдернули занавески, и в комнату проникли золотистые лучи солнца.
Генерал поднялся с места.
— Измучили мы ребенка!
Он подошел к Мите, приложил ладонь к его лбу.
— Жарок у него. Итак, товарищ Степной, благодарим за сведения, но больше этого не делай. Не время еще тебе, братишка!
Опять то же самое — «не время тебе». Митя всегда обижался на эти слова, но не находил на них ответа. Ему польстила лишь форма обращения: генерал назвал его «товарищ Степной».