Дети Брагги
Шрифт:
— Ты получишь лошадей… — начал было Вес, но Клакк решительно прервал его:
— Воины моей земли сражаются в пешем строю.
— Пеший строй продвигается много медленнее конного, — сдерживая нетерпение, объяснил Вес. — Ты опытный воин, ярл, и не можешь не понимать, что твои люди станут приманкой в завтрашнем сражении. Я не намерен давать франкам возможность выстроить строй.
В горнице повисла напряженная тишина. Вести сражение на не отмеченном заранее поле, не известив противника, шло в разрез со всеми обычаями.
— Набег гаутрека из рода Асгаута несколько обескровил врага, лишив его части лошадей и значительно замедлив
Посланным мной разведчикам — и об этом тоже до вчерашней ночи умалчивал конунг — не удалось выяснить, многих ли они потеряли в ту ночь. Не важно, сколь велики их потери, все равно рати Длинного Меча много превосходят нас числом. Твоей дружине, Торарин ярл, придется достаточно далеко отойти от лагеря, чтобы усыпить бдительность франков, а обманув их, — прости мне такие слова, — Вес как-то по-мальчишески улыбнулся, — поспешно уносить ноги.
— У нас нет времени переучивать людей, — упрямо настаивал на своем Торарин. — Да я и не рискнул бы перед боем навязывать им свою волю. — Он многозначительно поглядел на конунга. — Моей дружине не впервой преодолевать долгий путь на двух ногах вместо четырех.
И Амунди вспомнил, что именно оркнейские викинги славились стремительностью своих набегов, в которых пешие отряды, оставив малую стражу у вытащенных на берег кораблей, рисковали отойти не на один десяток миль в глубь страны и вернуться к вечеру того же дня. К тому времени, когда весть о беде достигала местного хавдинга, оркнейцы успевали уже раствориться в закатной дымке, чтобы спустя пару дней нанести столь же беспощадный удар по соседнему фьорду. И снова исчезнуть, прежде чем жертва их разберется, откуда напал враг.
— Торарин притворится, что бежит, и направится к нам, а мы захлопнем ловушку, так? — усмехнулся Лодин из Виггьярда.
— Это — старый трюк. Однако не забывай, что он, возможно, известен и франкам.
— Возможно, — на удивление легко согласился конунг. — И потому так важно попытаться сохранить в тайне точный план.
— Кто поведет твоих людей? — пожелал узнать Торарин, предвкушая пополнение своей дружины, рассчитывая уже про себя, как разместить новичков.
— Грамы Горт и Ристи, — разрушил его построения Вес. — Они растянутся лесом вдоль дороги, охраняя вас с флангов. А заодно оповестят вас, на случай если франки решат сойти с дороги.
— Посмотрим, как им тогда понравится моя игра, когда они заплутают среди оврагов, а там их встретят мои люди, — воспрял духом Торарин Клакк.
— Оставь хоть кого-нибудь и для наших мечей, Клакк. Не то каждый в Фюркате станет чувствовать себя одураченным, — улыбнулся Хамарскальд, вызвав пару смешков среди собравшихся на большой совет вожаков дружин.
— Останется, — хмыкнул, отвечая за давнего друга, Змееглаз, потом уже более серьезно добавил: — Пусть даже, поправ обычай, мы и заставим их выйти на поле, где уже будет выстроено наше войско, франки многократно превосходят нас числом. К тому же вражья волшба, — к немалому удивлению Амунди в тоне Хальвдана и во взгляде, каким он окинул скальдов, не было и следа вызова, прозвучали его слова спокойно, и как-то даже обыденно, — позволяет им не страшиться ослабеть от боли и ран.
— Разместить дружины по всему периметру поля и замкнуть Вильяльма в кольцо? — предложил Орм Готландец.
— Рискованно, — покачал головой Хамарскальд. — Слишком велика вероятность того, что их сомнут по отдельности.
Вестмунд, явно что-то взвешивая,
Повисшее в горнице молчание прервал вдруг хрипловатый голос, раздавшийся из тени у окна, куда не доставал свет факелов.
— Я готова дать тебе совет, но при этом я хочу получить кое-что взамен. Карри помедлила, ожидая ответа или возражений.
Ярл Хальвдан Змееглаз от возмущения привстал даже со скамьи, намереваясь объяснить этой заносчивой девчонке — пусть она даже и дочь столь славного витязя, каким был Рана Мудрый! — что не выставляет человек чести условий в столь тяжкий для всех час.
Однако конунг опередил его:
— Говори.
— Закрыв глаза на мой пол, — не вставая с места, Карри подалась вперед, чтобы вдвинуться в круг света, — ты пожалуешь мне равное со всеми место в твоем совете. И во-вторых, я — и не одна я — не желаю больше слышать, как конунг говорит: «На это нет времени», или: «Это мое решение»; «Так будет, потому что конунг я». Иначе зачем тогда конунгу совет? — Дочь Раны Мудрого озорно улыбнулась.
Все взгляды обратились сперва с изумлением на нее, потом с сомнением на Вестмунда. Сам Вес, невольно поискав рукой успокаивающую тяжесть жезла, не нашел на привычном месте точильного камня и обнаружил, что смотрит — будто впервые в жизни — в жесткие, но и полные лукавства глаза Карри. Жезла предателя воинов больше нет, как нет и того, чему он был воплощением. Конунг опустил взгляд.
— Я принимаю оба условия.
— Стоит, возможно, оставить в самом лагере две крупные дружины, которые вступят в схватку, не в начале ее, а навалятся свежей силой, когда враг начнет уже уставать.
Он стоял среди деревьев на гребне древнего вала. За спиной у него раскинулись многие сотни лиг йотландской земли до побережья, а справа плавный полукруг укреплений Фюрката. Лагеря конунга, с военного совета которого он потихоньку сбежал. Лагеря детей Брагги.
Его лагеря. А перед ним, через поле — отчетливо различимое меж черных берегов серебристое полотно залива. Месяц казался тоненьким перламутровым завитком ночи.
Налетевший с залива ветер колыхнул листву, и по рунам на наследном клинке заметались тени. От их суетливой дрожи сама сталь казалась серебром. Ярким белым серебром, увитым старыми рунами. Нет нужды в даре эрилия, чтобы прочесть, что здесь написано. Что оставили ему в наследство не одно поколение скальдов и воинов.
«А досталось оно Волку Ночи», — усмехнулся он про себя. Сколько раз он бежал этого самого меча, отвергал…
…Рауньяр, что означает «Испытатель»… Рауньяр…
Он с шумом выдохнул.
Обнаженный меч жаждет крови. Удел владельца — напоить его.
Вонзив меч в пожухлую траву, он надавил на крестовину, погладил лезвия ладонью. Когда он отпустил Рауньяр, тот стоял прямо в земле.
Кровь, не желая останавливаться, все текла по его руке на землю.
Капли впитывались почти сразу же, словно поле будущей битвы жаждало хотя бы глоток в предвкушении рдяного плача павших. И внезапно, будто по-волчьи обострились все его чувства, он сам почувствовал ее запах. Как невыносимый и тягостный, ощутил смрад войны, замешанный на вони разлагающихся трупов. Пусть будут все павшие похоронены или сожжены, все равно не смыть этот запах.