Дети Брагги
Шрифт:
— Взгляни на меня, я слаб как младенец или немощный старик. — Голос и тон человека, взглянувшего недугу в лицо и пытающегося выжать, что возможно, из неизбежного.
— Тебе всего лишь сорок пять. Едва ли кто назовет тебя стариком, невзирая на то, что сотворила с тобой чужая волшба. И что-то я сомневаюсь, что в ближайшее время ты собираешься помирать. Дай мне еще немного времени…
— Нет, — мягко возразил Эгиль. — Не могу. Взгляни на меня еще раз, Грим, и не мели чепухи. Волшба и рана тянут из меня жизнь, и на сколько бы лет я себя ни чувствовал, невозможно все время прятаться от истины. —
— Ты не можешь отречься от старшинства!
Учитывая отцову гордость, такое казалось немыслимым.
— Едва ли дело в отречении, — спокойно отозвался скальд Всеотца.
— Похоже, мне осталось не так много времени, как хотелось бы тебе думать. А я считаю необходимым упрочить преемственность. В конце концов это забота и о поэзии тоже.
Грим бросил на отца угрюмый взгляд.
— Ты играешь на мне, как… как Сегни на своей харпе. То одну струну дернешь, то другую, и вот уж слышен нужный звук. Сейчас ты приплел сюда «мед», зная, что на это я клюну скорее всего.
— Так сделай это. — На какое-то мгновение в глазах Эгиля мелькнула тень улыбки. — И висы, и гальдары — это тоже часть наследия Брагги, и эта часть, думаю, не покажется тебе слишком уж обременительной.
Но Грим отказывался смириться с потерей свободы от заклятий.
Он пробормотал вслух:
— Я бы лучше подождал. Недолго. Пару месяцев… — Грим накренился в седле, безотчетно попытался обрести равновесие и почти упал на шею коня. — Ничто, ничто не мешает вам с дедом дать мне немного времени. И остальным из Круга тоже нужен какой-то срок, чтобы свыкнуться с одним только моим пребыванием в Фюркате.
— Не сомневаюсь в этом. — В голосе Эгиля появились даже нотки сочувствия. — Я не прошу тебя порвать со всей твоей прежней жизнью. Но искусство рун требует всего скальда целиком, и тебе придется принести эту жертву.
— Но почему я…
— Потому что ты мой сын, — мягко возразил скальд Одина. — Кроме того, у меня есть на то еще одна причина. — Он повернулся спиной к очагу. — У детей Брагги есть руны, есть земля, которые требуют неустанной заботы.
…Его вновь колотило ознобом, он исходил потом, в седле корчился от боли. Снова собирал всю свою волю, чтобы ответить отцу:
— Я не могу ничего обещать, отец.
— Я делаю это не ради тебя, — почти грубо отрезал Эгиль. Отстраненность служения, мудрости, болезни, внезапно сменились заботой и беспокойством. — Я делаю это ради Круга и Йотланда.
«Даже когда заставляешь меня делать это ради стиха». Мгновение спустя Грим кивнул.
— Я вернусь в Круг.
Эгиль со вздохом устало потер глаза.
— Я дам тебе все, что могу — две недели свободы, — и только в том случае, если нас не поджидают новые неожиданности. Это немного, я знаю. Но это все, чем мы сейчас располагаем. — Изуродованные пальцы скользнули вверх, расчесав серебряную прядь на лбу. — Я хотел бы предложить Кругу принять тебя как моего наследника еще до конца месяца.
Гриму, услышавшему столь окончательное решение своего жребия, оставалось только кивнуть. Подняв взгляд, он увидел
— Я потерял тебя, — спокойно сказал вдруг Эгиль. — Я так же беспощадно связан своим наследием, как и ты. Из-за дара скальда я потерял сына.
— Отец? — мягко окликнул Грим.
Скальд Одина только, вздохнув, махнул искореженной рукой.
— Отец, но я же вернулся. — Грим развел в сторону руки. — Вот он я. Никуда я не исчез. Я стою перед тобой. Я всегда буду на твоей стороне.
— Возможно, — без улыбки ответил Эгиль. — Просто то, что должно быть сделано, должно быть сделано.
— Я знаю это, скальд Всеотца. — Грим протянул правую руку в знак своего поражения. — В этом ты прав, отец, от рун не уйти.
— Во имя богов! — выкрикнул он, вырываясь из рук, что пытались удержать его. Две пары рук — одни широкие и мозолистые, другие небольшие и довольно хрупкие, но равно сильные. Скагги, догадался он, и еще кто-то, Варша, быть может. Он заставил себя открыть глаза.
Увидел, как колышутся, мелькают над ним черные ветки. Всматривался в их узор, пока у него не закружилась голова. От глазницы и дальше в глубь черепа мозг разъедала жгучая боль. Боль водоворотом закружилась у него внутри. Мышцы свело, и он вновь едва не выпал из седла, охваченный ужасом от полнейшей своей беспомощности. Даже какие-то слова, которые, кажется, говорил у него над ухом Скагги, не доходили до него. Боль была всепоглощающей.
— Локи! — тяжело выдохнул Грим. — Не вовремя же ты встрял, фелаг.
— Послушать только, что говорит этот скальд коварства, после того, как я спас его презренную жизнь! — попытался обратить все в шутку бывший раб. Однако по лицу его было видно, что Варше вовсе не до шуток.
— Ну да, это кто, интересно знать, кого спас, — подхватил неудачную шутку Квельдульв. — А что, если бы ты запутался вместе с ним?
— Где он? — Варша перестал смеяться, и тут стало ясно, что он с трудом подбирает слова.
Говорили они о франкском дружиннике, неведомо как пробравшемся в стоящий у самого берега небольшой хутор Ресква.
Уединенный хутор находился в какой-то полумиле от того места, где Квельдульва и его спутников должен был подобрать корабль Карри, но «Линдормр», разумеется, давно уже ушел.
Каких-то четверть часа назад Скагги, который, полагая, что в одном из тайных убежищ разбойной дружины они пребывают в полной безопасности, как ни в чем не бывало чистил измученного коня, услышал внезапно в горнице непонятный шорох и скрежет. Он еще пару раз провел скребком, прежде чем сообразил, что не место скрежетать стали о сталь в безопасном доме. Звук этот не походил ни на звук елозящего по клинку оселка, ни на шорох песка о лезвие секиры. Звук был такой, будто кто-то всем своим весом давил на стальной меч. Стоило мысли о неуместности здесь подобного шума прийти в голову Скагги, как мальчишка, забыв о лошади и скребке, проскочив в невысокую дверцу в перегородке, опрометью бросился в саму горницу.