Дети Гамельна

Рагимов Михаил Олегович

– Чудны дела твои, Господи, - мотнул головой Йожин. – Истинно говорят, что перо бывает посильнее меча!

– Это точно. Книга есть оружие страшнее бомбард, - дополнил Швальбе.

– И знаешь, - после кроткой паузы промолвил ландскнехт.
– Легенда оказалась права. И из троллихи получается очень даже красивая женщина. Правда, тяжело быть женатым на бабе, которая тебя старше лет на четыреста. Но…

Капитан еще немного помолчал, нарезая новую порцию мяса. Но Йожин мог бы поклясться, что Швальбе ожесточенно кромсает окорок не от голода, а чтобы скрыть нечто в самой глубине души.

–

Но это ерунда, на самом деле, - решительно закончил Гунтер.

История девятая. О талисманах и верных заговорах.

– Хуго, ведь ты слово знаешь, зуб даю! – ныл Линдеман.

Переход был длиной в полтора десятка миль – тяжелый путь, даже если идти налегке, а уж в солдатской сбруе и подавно. К вечеру, на привале, когда пыль еще скрипела на зубах, глаза горели огнем от солнца, а ноги едва ли не плакали человечьим голосом, хотелось только лечь и сразу помереть. Даже на еду сил не оставалось, и произнести пару слов казалось непосильным трудом. Но сержант Йозеф Адлер Линдеман, подсевший к огоньку, не давал покоя и зудел ночным комаром – слышно, как звенит, чувствуешь, что вот-вот вонзит жало, а не отгонишь. И с каждой минутой желание треснуть по зубам непоседливому сержанту становилось все сильнее и сильнее. Желательно древком пики, так тяжелее и надежнее.

– Адлер, сходи-ка, лучше на исповедь. Нехорошие мысли тебе в голову лезут, вот что сказать хочу, – пикинер Мортенс, борясь с греховными мыслями о насилии, попытался отсесть подальше, но сержант был настроен решительно и все никак не отставал.

– Ну скажи слово, - прегнуснейше протянул Линдеман, воровато оглядываясь, все-таки не о дозволенном речь шла. – Ну что тебе стоит! А коли не скажешь… - сержант сделал многозначительную паузу, вращая выпученными глазами. Наверное, таким образом он выражал секретность и значимость.

– А коли не скажешь, вот истинный крест, - продолжил Линдеман и набожно перекрестился. – Все как есть капеллану доложу. Думаешь, раз студент, так самый умный? Мы тоже не гульфиком бульон хлебаем, и глазами Бог не обделил.

– Ну и зря не хлебаешь, - сумрачно и без всякого уважения пробурчал пикинер.
– Весьма пикантно получилось бы. Только штаны пореже стирать надо, для наваристости и душистости. А насчет угроз, так это ты, сержант, зря, Богом клянусь. Не нужно этого.

Он взглянул на назойливого собеседника, и отблески костерка сверкнули в темных глазах, словно отблески пожара.

– Ну ты… это… - Адлер понял, что разговор идет куда-то не туда и может не получить желаемого завершения. – Не гони… Верно меня пойми. Говорят про тебя много. И всякого…

– Про всех говорят. Если словам верить, то у Папы рога в пол-ярда. И хвост под сутаной.

– А точно есть? – спросил Адлер, оглянувшись по сторонам, чтобы ни одни лишние уши нигде не мелькали, и снова перекрестился.
– Ты же у нас чертознай, вроде как?

– Ишь ты, «чертознай», – криво улыбнулся Мортенс. – Никогда так не называли еще. Все больше чернокнижником за глаза кличут. Ну и студентом.

Он чуть прищелкнул пальцами, и притухший вроде бы костерок вдруг полыхнул, выбросив в небо длинный язык пламени. Адлер шарахнулся, крестясь

в третий раз.

– Боишься? – спросил пикинер, и сержант каким-то потаенным чутьем сообразил, что вопрос касается отнюдь не нынешних чародейских фокусов. Линдеман часто и мелко закивал.

– Боишься, – отметил Мортенс, протягивая ладони к огню, желтоватые языки пламени словно оплетали пальцы, скользили по коже, не причиняя видимого вреда. – Очень боишься и готов на все. Но не стоит, это я тебе точно говорю – не стоит. Один уже добоялся.

– Ты про капитана Густлова? – спросил Адлер. Он снова присел, но на сей раз, выбрал место подальше от Хуго. – Вот про то и поговорить хотел.

– Говори, - на удивление равнодушно сказал Мортенс.

Сержант, никогда не считавший себя трусом, вдруг понял, что дрожит мелкой трусливой дрожью, что у него потеет все, даже ладони. А еще - что уже совсем не хочется сидеть у одного костра со странным пикинером, тем более что-то у него выспрашивать.

– Чего застыл? Лотовой женой прикинулся? Так у нее бороды не было. Хотя кто тех евреев знает, – Хуго неспешно потянулся к заплечному мешку, лежащему под кустом, достал флягу и кинул сержанту. – Выпей вина, а я пока скажу то, что должен был от тебя услышать.

Адлер послушно, хоть и не с первого раза, выдернул дрожащей рукой маленькую пробку и опрокинул флягу над разинутым ртом. Забулькало.

– Так вот. Сержант Йозеф Адлер пришел, чтобы узнать, правду ли шепчут про Хуго Мортенса, недоучившегося студента и доучившегося пикинера. Правда ли, что он с чертями знается и слово знает заветное, которое и свинец уводит, и сталь? Ведь за тем?

Сержант согласно закивал и вернул изрядно полегчавшую флягу хозяину. И, судя по вытаращенным, слезящимся глазам, Мортенс оказался прав. Или во фляге было совсем не вино. А может быть и то, и другое сразу.

– Отвечаю любопытному сержанту, пока он не растрепал на весь полк. Слова не знаю. Но помочь могу. Про цену молчу. Если сержант пришел с таким вопросом, значит, он знает, чем кончил некий капитан Густлов. Ведь знает? – пикинер испытующе взглянул на Адлера, и на этот раз тому показалось, что глаза Мортенса уже не светятся отраженным светом костра, а чернеют озерцами абсолютной тьмы. Внутренний голос вопил в оба уха, что надо брать ноги в руки и бежать, бежать отсюда, а затем долго молиться за свою душу. Но…

В последнем бою случилось так, что вражье ядро полетело прямо на сержанта. Кажущийся маленьким шарик прыгал по земле, как игрушечный мячик из кожи и тряпок. Кто-то из солдат попытался его остановить ногой, и мячик, весело скачущий по траве, с той же легкостью оторвал глупцу стопу. Сержант заворожено смотрел на ядро, тело словно отнялось, а матовые отблески на серо-черной поверхности все приближались.

В последнее мгновение снаряд ушел чуть в сторону, видно, наткнулся на скрытый под дерном камень. Свистнуло над ухом, опалив порывом горячего воздуха, словно оплеуху дало. И кто-то позади истошно завопил от боли, приняв удел, предназначавшийся Йозефу. С той минуты сержант, отшагавший дорогами войны не один год, потерял покой. Смерть коснулась его самым кончиком костлявого пальца, отметив на будущее, готовая в любое мгновение забрать окончательно.