Дети Гамельна
Шрифт:
– А теперь рассказывай.
– Что рассказывать?
– не понял сержант, которого окружающее тепло уже начало утягивать в бездонный омут сна.
– Все рассказывай. Что помнишь, что знаешь, что видел, что слышал, что думал, что хотел. Как вас угораздило схватиться с Сумасшедшим Иржи, которого опасаются даже Изначальные? Почему вы не сумели?
Мирослав зажмурился, считая про себя до десяти, такой способ душевного успокоения ему подсказал давным-давно один инок с берегов Днепра. Потер лицо ладонями, все еще хранящими тепло и аромат ее тела.
– Если хочешь - молчи, - сказала она.
– Хочу. Но... Тебе расскажу.
Сержант
* * *
Капитана Швальбе давно не видели таким... раздосадованным. Хотя нет, вернее всего выразился сержант Гавел - «будто пыльным мешком из-за угла шарахнутый». Гавел выдал мудрую фразу и истово перекрестился. А капитан серой тенью самого себя, шатаясь на каждом шагу, дошел до лавки и бессильно упал на нее, словно успел потерять за три недолгих шага хребет или становую жилу надорвать. Трактирщик, завидев бледного капитана, поспешил пропасть в недрах таверны от греха подальше. Он еще от ночной поездки до конца не отошел. И пусть солнечные лучи уже смело царапались в узкое окошко, но кошмары темноты еще прятались по углам, скрываясь за нависшей неопрятными клубками паутиной...
– Мы словно под колпаком сидим. Стеклянным, - через пару долгих минут устало сказал Швальбе, отвечая на не заданный бандой вслух вопрос.
– То есть подмоги не будет?
– вопросил Мортенс. Бывший крутил в руках серебрушку. Монета мелькала в тонких пальцах так быстро, что казалась сделанной из тумана.
– Именно, - верно понял капитан.
– Дечин оповестить мы не можем. Разве что, - Швальбе горько усехнулся.
– Почтовой вороной. Голубь загнется по такому морозу. Эх, сюда бы покойного мэтра Крау...
Подчиненные недоуменно переглянулись, вспоминая загадочного “Крау”, но так и не вспомнили.
– Рискну проскочить, - опередив прочих, поднялся из-за стола Густав Вольфрам. Густав армейскую карьеру начинал тем, кем ее обычно завершают, то есть “доппельзольднером” - отборным бойцом на двойном жаловании, который с двуручным мечом проламывал строй вражеской фаланги, ощетинившейся копьями. По старой памяти Вольфрам не расставался с мечом-«цвайхандером» и оттого служил постоянной целью для оттачивания острых языков окружающих. Впрочем, насмешки были добродушными, так как на недобродушные Густав отвечал зуботычинами.
– Уверен?
– Швальбе понемногу отходил от напряжения и уже не казался земным воплощением всадника на бледном коне.
– Если даже виноградины разбросаны, то... дело плохо. Значит, у Шварцвольфа тут логово, и охраняют его не люди. Не тебе объяснять, что это значит.
– У него оборотни. А я - волчья пена [13] , - угрюмо ответил старый доппельзольднер Ворльфрам, любовно поглаживая рукоять меча, обтянутую поистершейся шагренью.
– Да и вообще, кому нужен старик на кляче, когда через несколько часов прямо в пасть полезет полтора десятка откормленных людишек?
13
«Волчья пена» - «Wolf Rahm» по-немецки.
– Будь по-твоему, - кивнул Швальбе.
– Что, кому и как, знаешь не хуже меня.
С гонцом не прощались - плохая примета. Только молча похлопывали по плечу, словно благословляя. А может и благословляли, но опять же - молча, про себя. Легко быть храбрым среди других, но куда тяжелее сохранять присутствие духа в одиночку, когда с одной стороны
Вольфрам доберется. Обязательно доберется, иначе никак нельзя. В Ордене узнают быстро, достаточно уйти подальше, лиг пять-шесть по свежему снегу, занесшему тракт на два локтя в высоту.
Швальбе закрыл глаза и пару мгновений помолчал. Все происходящее очень сильно напоминало одну историю многолетней давности. Тогда вместо отряда ландскнехтов были всего один немолодой девенатор да оболтус с винтовой пищалью. А вместо легендарного Шварцвольфа с его свитой - вампир нахцерер. Разные времена, люди и враги. Одно оставалось общим - действовать нужно было одинаково быстро, не рассчитывая на помощь, идя на заведомо сильного противника. Иржи Шварцвольф хорошо помнил, чем закончилось его первое противоборство с Орденом и старался лишний раз не связываться с Детьми Гамельна. Почует, что поблизости солдаты Deus Ven'antium - уйдет, заляжет, а то и просто окружит себя людьми от преданных вассалов.
– Выступаем через час, - сказал Швальбе.
– Проверить оружие. Завещания написаны?
– Ага. «Завещаю труп свой хладный вервольфам на сожрание и поперек горла становление», - заголосил Бывший.
– И своей первичной формой на землю грешную предрекаю возвращение сквозь желудок создания нечеловеческого!
– окончил шутку Швальбе. Хлопнул ладонью по столу, чуть не перевернув пустые тарелки.
– Время пошло... друзья мои.
Лошадей решили оставить у кромки деревьев. Всадник посреди леса - слишком легкая цель. Неуклюж, высок, неповоротлив. Снегу в зарослях больше, чем на пустошах, сугробы высоки и в каждом может поджидать засада. Это не считая разных сучьев, которые очень любят ноги конские ломать, ловя в перехлесте...
Конечно, можно было бы схорониться в деревне. Шварцвольф мог и не знать, что солдаты отрезаны от подмоги, с него станется попробовать задавить их числом в одном решительном натиске. Демонстративно помаячить на краю леса, поездить туда-сюда и вернуться, забаррикадироваться в таверне. Занять круговую оборону, постреливая из ружей по неясным теням, мелькающим поодаль.
Только присутствовала одна мелочь, что вовсе даже не мелочь. Шварцвольф сначала бросит своих оборотней по округе, убирая всех свидетелей, выискивая гонцов. А брать на свою совесть жизни трех сотен селян... Швальбе всю жизнь считал себя негодяем, воспринимая это с философским спокойствием. Таков его удел - среди солдат не бывает ни праведников, ни просто хороших людей. Точнее, бывают - кто не грабит, не вырывает последний кусок у селян, не потрошит чужие захоронки - только они долго не живут.
Но, оказалось, что даже у привычного солдатского цинизма и свинства есть граница. Не настолько Гунтер и его солдаты зачерствели, чтобы обрекать на лютую смерть стольких. В воинском походе - обобрали бы, не задумываясь. Но скормить нечисти... Собой жертвовать проще, это еще Иисус показал. Да и привычнее как-то...
До того места, где в лес уходила основная цепочка следов, добрались около двух часов пополудни. Успевали. Готовились без особой спешки. Расчехляли ружья, проверяли пистолеты, доставали из вьюков факелы. Светлого времени в запасе оставалось еще часа три, вроде и много, но на самом деле очень мало. В чаще темнеет намного раньше, да и как приятно порой ткнуть пламенем в оскаленную рожу и услышать жалобный вой, смешанный с вонью паленой шерсти...