Дети мира
Шрифт:
— Нет.
И так всегда. О чем бы его ни спросили, Миле отвечал только «да» или «нет». Учительница была в замешательстве — ей никак не удавалось завоевать его доверие. Тогда она решила время от времени наводить о нем справки у ребят — ведь когда-нибудь он подружится со своими одноклассниками и расскажет им что-нибудь о себе.
Но надежды ее не оправдались. Миле по-прежнему чуждался товарищей, был молчалив, ни с кем не дружил.
Он никогда не пропускал школу, внимательно слушал объяснение учительницы, аккуратно вел тетради, но ни разу не поднял руку, чтобы что-нибудь спросить или ответить на вопрос.
Поначалу озорники часто дразнили его, стараясь вызвать хоть на какой-нибудь разговор. Но все их старания были напрасны. Миле делал вид, что ничего не видит и не слышит. Наконец ребята оставили его в покое и лишь изредка спрашивали:
— Эй, Нет, ты, случаем, не проглотил язык?
— Эй, Нет, что у тебя во рту?
— Эй, Нет, смотри, говорить разучишься!
Дни шли за днями, а Миле по-прежнему оставался каким-то странным и замкнутым. И лицо у него всегда было очень грустное. Учительница долго ломала голову над тем, как ей проникнуть в душу своего ученика, и наконец придумала.
Однажды она задала ребятам домашнее сочинение на тему «Мой отец». Теперь-то уж наверняка узнает, в каких условиях живет этот странный, непонятный мальчик. На следующий день, проверяя тетради, она прочла в тетради Миле: «Отца нет. Не помню его». И больше ни слова.
— Миле, что случилось с твоим отцом? — участливым тоном спросила учительница.
— Умер.
— Когда?
— Давно, я его не помню…
Ребята решили, что Миле такой тихий и печальный потому, что у него нет отца. Они прониклись к нему сочувствием и перестали дразнить его «Нет».
В другой раз учительница задала им сочинение на тему «Моя мать». На следующий день она не стала собирать тетради.
— Миле, прочти нам, что ты написал, — попросила учительница.
Все повернулись к Миле. Миле встал. Лицо его было бледнее обычного. Несколько раз он облизнул сухие губы и, держа дрожащими руками тетрадь и не поднимая глаз, начал читать:
Моя мать много работает. Мне ее очень жаль. Вечером она возвращается домой усталая. Руки у нее красные и опухшие от стирки. Она стирает чужое белье. Я ее очень люблю, но никогда не говорю ей об этом, потому что она бы начала волноваться и плакать. А мне больно видеть ее слезы. Она меня очень любит, всегда мне что-нибудь покупает, а о себе не думает… Она всегда печальна, и я боюсь, как бы она не заболела….
Миле остановился и опустил глаза, на которых блестели слезы.
— Читай дальше, Миле, — попросила учительница.
В классе была мертвая тишина. Слышно было, как муха пролетит. Все взгляды и мысли были обращены к Миле и его матери.
— «Моя мать, моя мать…» — снова начал Миле, но тут же остановился. Он не мог читать дальше — голос его дрогнул, а глаза наполнились слезами. Он выронил тетрадь и закрыл лицо руками. В классе слышались только его всхлипывания.
— Садись, Миле, — ласково сказала учительница.
Миле сел за парту. Глаза смотревших на него ребят застилали слезы. Эта незнакомая женщина казалась им сейчас такой близкой и родной. И они беспокоились за нее, как за родную мать. Ребята знали: те несколько строчек, которые Миле написал о своей матери, гораздо значительнее всего того, что написали они все, вместе взятые.
Кристина Бренкова
КРУЖКА КАШИ
Перевела со словенского И. Макаровская.
Рис. Г. Епишина.
Как-то проснулся Андрей, и очень захотелось ему гречневой каши. Он вскочил, побежал в кухню и дернул бабушку за передник.
— Чего тебе, внучек? — спросила добрая бабушка и на всякий случай налила ему горячего молока в кружку с золотым ободком.
— Гречневой каши! — выпалил Андрей, хотя отлично знал, что у бабушки и без него дел по горло. Ведь ее ждала корова Зорька со своим теленком, ждали куры, которым всю ночь снились вкусные золотые зерна, а кроме того, надо было бабушке еще приготовить обед и испечь хлеб.
— Гречневую кашу к обеду сварю, — сказала бабушка и, ласково поглядев на внука, добавила: — Хорошенько умойся в ручье и садись завтракать.
Ручей журчал рядом с бабушкиным домом и ластился к его стенам. Вода в нем была прозрачная и чистая. Под бурыми камнями, лежавшими на дне, водилась форель, и Андрей каждый день обшаривал все камни. А в дни большой стирки он помогал тете Юлке стирать на каменной доске и полоскать белье в ручье. В ручье же он и умывался, если, конечно, бабушка не забывала напомнить ему об этом. Впрочем, у бабушек обычно бывает хорошая память.
Так вот, в то утро, о котором мы повели речь, Андрей, как всегда, обшарил камни, не найдя ни единой форели (надо бы пораньше встать!), побродил с полчаса по берегу ручья и, забыв умыться, направился к дому.
И, хотя бабушка обещала кашу только к обеду, на кленовом столе уже стояла тарелка гречневой каши с топленым маслом. Андрей бросил на бабушку благодарный взгляд и принялся за дело.
Каши на тарелке оставалось совсем немножко, когда почтальон принес письмо от родителей. Они писали, что ждут Андрея сегодня же с дневным поездом и встретят его на вокзале.
Бабушка была готова к тому, что Андрей скоро уедет, но ведь до начала учебного года еще далеко. Однако ничего не поделаешь — мальчика будут встречать.
— Выйти надо в одиннадцать, — сказала бабушка. — Работы у меня много. Может, сам до станции дойдешь?
— Дойду, — с достоинством ответил Андрей. — Я уже ходил туда с мамой и с папой.
— Вот и хорошо. У тебя остается два часа.
— Пойду попрощаюсь с Павлом.
Павел, сын мясника, был закадычным другом Андрея.
— Что дать тебе в дорогу? — заботливо спросила бабушка.