Дети Русколани
Шрифт:
Утренний туман обнимал воинов, мешая обзору. Но и без того всадники не торопили коней – впереди их ждала смерть, и добровольно приближать ее было выше человеческих сил. На вертикально поднятых копьях поникли маленькие штандарты. Сырость заползала под брони, напоминая о вечном, могильном холоде…
Есть великая радость в том, чтобы рубиться с врагом грудь в грудь, когда над головою поют стрелы, и восторг, и гнев, и ненависть смешиваются в сердце, и воин знает – победа или смерть в его собственных руках. Но как обнажить меч, если это будет добровольным шагом к неизбежной гибели, и не важно, сколько неприятелей умрет перед этим? Как живой может избрать смерть? Ведь
Но в их душах была та единственная достойная витязя вера, которая происходит от слова «верность». На их землю пришли чужие, захватчики, инородцы. После всей пролитой крови, всех пожаров и разрушений, после всех минувших столетий напряженного и безмолвного противостояния двух цивилизаций с чужими было не о чем разговаривать. Их можно было только убивать. Их можно было только гнать прочь. Чтобы отомстить. Чтобы доказать, что твой народ сильнее и выше. Эта вера древнее цивилизации и древнее человека, древнее жизни на Земле и древнее самой Земли. Перед ее величием и космической грандиозностью меркнут все возвышенные ахинеи об ангелах, бренчащих в Раю на арфах, и чертях, варящих грешников в котлах. Живи, совершенствуйся и размножайся, а когда пробьет час – убей. Если не сможешь – умри. С этой заповедью человек стал человеком, а белый человек – великим. Он, древний варвар, никогда не был «мистически настроен» или «религиозен», но был так же прогматичен, находчив и разумен, как атакующая волчья стая, как преследующая добычу акула, как обороняющие самок и детей туры. Поэтому путь воина – всегда к смерти, всегда к большей опасности, чтобы когда он победит своего самого страшного врага – он смог сказать, что он совершеннее и сильнее поверженного. Или умереть – чтобы за его смерть отомстили братья. Чтобы снова увидеть мир большими, удивленными глазами своего новорожденного потомка… Чтобы другие сеяли хлеб, проникали в тайны Природы, писали стихи… Это – врожденное, изначальное, воинское.
Пусть кабинетные ученые гадают, как гордые северные племена бросались в атаку на вымуштрованные и закованные в броню полчища деспотий Юга – и побеждали! Пусть выродившиеся, измельчавшие потомки недоумевают, какая Сила стояла за дружинами Святослава, гренадерами Суворова, защитниками Брестской крепости! Тому, кто не знает, что это такое – когда «враги сожгли родную хату…», бессмысленно говорить о героизме. Впрочем, зачем героизм рабу?
Родина – это не просто земля, где живешь ты и жили твои предки, как народ – это не просто «люди вокруг». Родина – это хемосфера, мельчайшие элементы которой есть в каждом дереве и камне ее просторов, в крови каждого живого существа – и в твоей собственной. Народ же – это уже отжившие поколения, это твои современники, это те, кому еще только предстоит родиться, с которыми ты связан прочными, хоть и незримыми узами, которые нельзя разорвать – но лишь предать. За это стоит умереть! И сама Смерть в почтении склоняется перед открывающейся Вечностью…
А нынешний враг был не просто удачливым полководцем соседнего народа. Это была сила, втаптывающая в прах цивилизации, перемешивающая племена и страны, уничтожая элиту и оставляя самых подлых, трусливых, ничтожных! Предстояло сражаться и умирать за Родину – но в мировых масштабах это была война за все человечество, за все самое лучшее, что есть в нас, что еще может открыть новые горизонты – если не сгинет под кнутом рабовладельца. И пусть обреченные воины, как уже было сказано, не были ни мудрецами, ни поэтами, и не могли ясно выразить
– Селение рядом. – негромко сказал один из воинов Вратибою, не проронившему за весь минувший путь ни одного слова.
– Я знаю. – откликнулся предводитель. – Я здесь родился.
Воин понимающе кивнул, и продолжать разговора не стал.
Отряд достиг жалкого подобия частокола, и после переклички с дозорными проехал сквозь открывшиеся ворота. Вышедший встречать их староста долго вглядывался в лицо предводителя, а затем неуверенно спросил:
– Вратибой? Вратко! Никак в большие люди вышел?
Боярин кивнул:
– Вышел, дядька Смысл. Ты моим молодцам дай коней напоить. А мне бы с матерью проститься…
– На войну, стало быть?
– На войну. Царев приказ.
Староста вздохнул:
– Сходи, простись. Пусть за старшего сына порадуется…
Слух, как всегда, летит наперед. Ладислава уже стояла у калитки и ждала сына. Казалось, что прошло совсем немного времени, но даже издали Вратибой увидел, что эта сильная и волевая женщина изменилась. И дело было не в новых морщинках у глаз и в уголках рта, и не в первых седых прядях… Просто она устала, очень устала. Витязь спрыгнул с коня и встал рядом с нею, лицом к лицу:
– Здравствуй, мама.
Ладислава улыбалась, по лицу ее текли слезы, но она не замечала этого.
– Сынок! Ты вернулся…
– Я здесь проездом, и тороплюсь. Видишь, я теперь боярин, витязь. Самому царю Володару служу!
Сын и мать замолчали. Как всегда, в минуту краткой встречи после долгой разлуки было не найти слов для разговора.
– Я рада за тебя, сынок. Брат бы тоже порадовался, да он при царском воинстве – хорошие кузнецы нынче нужны!
– Вот как… Жаль, что не свиделись под Русколанью. Может, помочь тебе чем по хозяйству, пока люди да кони отдыхают?
Но Ладислава не ответила. В глубине ее глаз Вратибой уловил разгорающиеся искры тревоги и опустил взгляд. Он догадался, что сейчас она спросит. А матери он никогда не врал…
– Ты с отрядом всадников. Ты идешь на войну?
И молчание показалось вечностью. Голос Вратибоя, бывало - перекрывавший шум битвы или бури, дрогнул:
– На смерть.
Ладислава была женщиной народа Рос и умела владеть собою. Сын и мать обняли друг друга, и долго стояли так. Чтобы хоть что-то сказать, Вратибой пояснил свои слова:
– Я должен отвлечь внимание врагов, чтобы царь Володар смог напасть на них внезапно. Когда начнется бой, я и мои воины в одиночестве встретим удар всей мощи Хейда…
И сам не зная почему, добавил:
– А ведь так я и не женился. Женщин много знал, а Единственной – не встретил.
Неожиданно Ладислава отстранила его и сказала:
– Мне больно отпускать тебя, зная, куда ты идешь. Но прощание и мои слезы не должны сделать тебя слабее. Ступай – и да хранят тебя родные Боги, сынок!
Хейду казалось, что исполнились его самые сокровенные мечты. Будто бы, повинуясь его воле, темные духи разом лишили ариев всей их былой мощи. Или народ Рос поражен моровым поветрием?
Селения, попадавшиеся на пути войска Повелителя Заката, были пусты, и конные разъезды не могли найти ни следа жителей. Впрочем, время от времени пленников все-таки удавалось захватить, и Хейд, наученный прежним опытом, уже не пытал мужчин, а просто заставлял их смотреть на мучения жен и дочерей. Но тщетно – ничего нового о положении дел в Арьяварте узнать не удавалось… Может быть, этот трусливый, ничтожный, как описывали его соглядатаи, царишка Володар бросил страну на произвол судьбы при первом известии о вторжении?