Дети Ржавчины
Шрифт:
У меня было время до отъезда. Я подумал, что его надо потратить на благое дело. А именно – сохранить в этих людях хотя бы союзников. Жизнь учила меня не разбрасываться приятельскими отношениями, не говоря уж о дружеских.
В первый же вечер я принес в конюшню остатки ужина. Нет, это были не объедки, а целая тарелка нормальной пшенной каши со свиным салом и кусочками тушеной тыквы.
Мясоед и Друг Лошадей немного испугались. К еде они приступили только после неоднократных объяснений, что это бесплатно, от чистого сердца и ни к чему не обязывает. Они ели, но все равно поглядывали на меня настороженно.
И
Кстати, это была не единственная совершенная мной глупость. На радостях я попытался оказать помощь одному больному старику, которого выбросили за ворота умирать соседи по бараку. Я понятия не имел, чем он болен, и у меня не было никаких препаратов, но осмотрел его с такой самоуверенностью, которая самого меня удивила. К счастью, больной уже мало чего соображал, и мне не удалось заронить в его душу даже каплю напрасной надежды.
В другой раз я ни с того ни с сего бросился помогать двум женщинам, переносившим в свинарник тяжелые бадьи с помоями, после чего некоторые стали поглядывать на меня как на полоумного.
Дело было, видимо, в том, что я, осчастливленный переменами, чувствовал невольную вину перед миром и людьми, остававшимися в прежнем печальном положении. Потом мне хватило ума понять, что этот мир ни капли не нуждается в моем сочувствии и извинениях.
В какой-то момент я перестал ощущать себя добрым волшебником, который ходит тут и там и от нечего делать дарит людям знаки внимания. Я остановился – пришло отрезвление. С чего, собственно, я взял, что перемены приведут к лучшему? С какой стати я уверен в своей неуязвимости? Ведь до сих пор ни один человек не позавидовал мне – погонщику.
И с этой минуты моя радость поутихла. В душе поселилось нормальное рабочее настроение.
Вечер накануне отъезда я провел в комнате Подорожника. На столе было полно еды и несколько кувшинов со спиртным. На кровати старшего погонщика расположились две не очень свежие девицы, которые ничего не говорили, а только смеялись невпопад. Их лица были мне знакомы, я даже знал, что одну зовут Потерявшая Ребенка. Хозяин не обращал на них ровно никакого внимания, меня же в этот вечер они раздражали, и я старался пореже смотреть в их сторону.
– Боишься? – насмешливо поинтересовался Подорожник, в очередной раз наполняя кружки.
– Нет, – не раздумывая, ответил я.
– Врешь, – так же быстро сказал погонщик. – Скажи правду. Кого ты стесняешься, этих? – он кивнул в сторону своих подружек. – Хочешь, я их выгоню?
– Хочу. Но вообще я сказал правду. Я пока не знаю, чего должен бояться.
– Скоро узнаешь. Как окажешься на пустой дороге да увидишь над головой посланника – все узнаешь. И когда ножи полетят из кустов – тоже узнаешь.
– И что мне делать, если увижу посланника?
– Крикни погромче – и напугай его! – ответил погонщик и расхохотался. Через секунду он стал серьезным. – Ничего не надо делать. Ехать спокойно надо и думать о своем. Ведь это судьба. Он может убить, а может и мимо пролететь.
– Что же случается чаще?
– Чаще? Бандитский нож чаще, ясно? Кстати, что это за штука у тебя?
Он показал на мой пояс, где с сего
– Хм… Старые вещи, говорят, приносят удачу. Но только какой прок от этой игрушки?
– Прок вот какой, – спокойно сказал я, забирая нож. И затем коротким движением бросил его в стену. Лезвие вошло в доску на пару сантиметров.
– Ты хотел меня этим удивить, Безымянный? – лениво проговорил погонщик. – Но я и так знал, что ты стоишь дороже, чем многие думают. А ну!..
Он с неожиданной прытью вскочил и, молниеносно выхватив тесак, прыгнул на меня. Девицы пискнули. Так получилось, что я опоздал на долю секунды, мое оружие осталось за поясом. Поэтому пришлось воспользоваться табуреткой, в которой и застрял тесак погонщика.
– Я же говорил, – изрек он, садясь на место и убирая оружие. – Ты не тот, за кого себя выдаешь.
– Я ни за кого себя не выдаю.
– Я тебе не верю, – ответил он, погрозив мне пальцем.
Он очень много пил. Ему хотелось сейчас порассуждать, поучить меня уму-разуму, поэтому я даже не стал приставать с расспросами, куда мы завтра отправляемся и на какой срок. Это можно выяснить и утром.
Дверь открылась, на пороге показались двое. Одного я знал – это был Медвежья Лапа, погонщик, с которым мы ездили разбирать руины. Второй пришелец казался незнакомым, хотя, возможно, я когда-то мельком видел его. И одеждой, и телосложением он смахивал на Медвежью Лапу. Волосы на его голове и лице торчали клоками, а на щеках росли три большие родинки. Он был похож на театрального лешего.
– Где пропадали? – поинтересовался Подорожник.
– Собирались, – ответил «леший».
– Все готово – и вещи, и лошади, – добавил Медвежья Лапа, искоса поглядывая на меня. – Можем хоть сейчас отправляться.
– Достаньте из-под кровати кружки и присоединяйтесь.
Гости прошли на середину комнаты и огляделись, не зная, куда присесть.
– Пошли вон отсюда, – скомандовал Подорожник девицам, занявшим его кровать. – Далеко не уходите, может, еще позову.
Все расселись, забулькало вино.
– Выпей с нами, Безымянный, – пригласил старший погонщик. – Завтра мы вчетвером уезжаем отсюда. Вот этого зовут Утопивший Лошадь, но мы кличем его Свистун. А это – Медвежатник, Медвежья Лапа.
Мы выпили. Затем завязался разговор, из которого я очень быстро выключился. Погонщики вспоминали какие-то свои байки, переговаривались малопонятными фразами, посмеивались над странными шутками. В этой комнате я вдруг остался один.
И тогда меня пронзило тревожное чувство. Я четко осознал, что завтра отбываю навстречу неизвестности, а здесь не остается никого, кто бы меня искренне ждал. Во всем этом мире нет человека, которого бы волновала моя судьба. И если сбудется пророчество Подорожника и я лягу где-нибудь на обочине с разбойничьим ножом в спине, не останется ничего, кроме праха. Ни воспоминаний, ни слов, ни дел. Этот мир прекрасно обходился без меня и будет обходиться дальше.