Дети Шини

Ида Мартин

Но Герасимов с Амелиным больше хохотали надо мной, чем подпевали. Они сказали, что теперь можно не волноваться, потому что этот дикий вой наверняка слышали все окрестные деревни, и вокруг Капищено уже собирается толпа с факелами, чтобы изгнать подземного монстра.

То был момент, когда нас немного отпустило. Когда на миг вдруг показалось, что ещё немного и всё благополучно разрешится.

Но время шло, за нами никто не возвращался, внезапный всплеск энтузиазма сменился паникой,

а нахлынувший жар надежды, холодом отчаяния.

И никаких идей или предложений, уж слишком всё до глупости безысходно. Какое-то время мы просто сидели в темноте в бильярдной и даже не разговаривали, только музыка в плеере Амелина орала так, будто он не в наушниках был, а подключил колонки.

Тогда я спросила, как он может слушать музыку, если тут такое, а он ответил, что это помогает думать. Уж не знаю, как Слипнот может помогать думать, но, в конце концов, он всё же предположил, что раз там много коридоров и проходов, то наверняка где-то должен быть ещё один выход. Иначе, зачем делать такие подземелья.

И Герасимов вспомнил, что, действительно, когда читал про Капищено, то в Интернете было написано, что раньше до войны в этом доме была больница, а когда началась война, то они благополучно прятали пациентов под землей. И это был хоть какой-то план.

Герасимов сказал, что можно посыпать те места, где мы уже проходили керамзитом из строительных мешков. В таком случае, мы не будем кружить на одном месте, а чтобы не таскать с собой эти мешки, пересыпать керамзит в рюкзак.

А Амелин предложил пронумеровать помещения, бильярдными шариками. Класть их по степени нашего удаления от Килиманджаро от одного до пятнадцати, а чтобы не укатились, решили крепить их на строительный скотч.

Я была согласна с тем, что мы должны были попытаться что-то сделать, это казалось разумным и давало надежду, но как только я представила, что мне придется пойти по этим жутким коридорам, наполненным кромешным мраком, то окончательно сникла. И без того, всё это время, чувство постоянной тревоги никак не покидало меня, под ложечкой ощутимо посасывало и вовсе не от голода. Верные предвестники подкрадывающейся панической атаки. Отвлекали лишь разговоры и присутствие других людей.

Поэтому, когда они поднялись и сказали: "всё, Тоня, пойдем" я не смогла ответить ничего вразумительного.

Оба стояли надо мной, один с фонариком, другой со свечкой, и их лица казались подобиями моих кошмаров.

– Что с тобой?
– спросил Герасимов.

– Давайте ещё немного посидим, - попросила я, чтобы оттянуть решающий момент.
– Мне как-то нехорошо.

– Ладно, - изо рта Герасимова шел пар.
– Мы тогда пойдем, а ты посиди здесь.

– Нет, - закричала я слишком громко. - Не уходите.

– В

чем дело?
– насторожился Герасимов.

– Не бойся, - понимающе сказал Амелин.
– Мы же все вместе пойдем. Если бы призраки хотели нас съесть, они бы уже сто раз сделали это.

– Ты боишься призраков?
– удивленно усмехнулся Герасимов.
– Точно, я как-то совсем и забыл. Но, если Амелин тебе обещает, что призрака не будет, то его не будет.

– Ты всё ещё думаешь, что это я?
– в голосе Амелина слышалось расстройство.

– А ты всё ещё хочешь, чтобы я думал, будто призрак существует? Чтобы Тоня думала, так? Сейчас самое время сознаться.

Герасимов произнес это, и сразу наступила душная, гнетущая тишина. Амелин молчал, его глаза в свете свечи казались пустыми глазницами черепа.

– Эй, - позвала я.
– Так, что? Значит, реально ты?

– Нет, - отозвался он на удивление очень серьёзно.
– Не я.

– Но ты что-то про это знаешь?

– Я знаю, Тоня, что проблема не в призраке. На самом деле ты боишься не его. И даже не темноты.

Это, определенно, был очередной вызов, столь же неуместный, как и всегда.

– Аллилуйя! У меня появился собственный психолог. Это именно то, чего здесь в подвале, мне так не хватало. Чего же я, по-твоему, боюсь?

Он переложил свечку в другую руку так, чтобы лучше видеть меня.

– Ты боишься собственной беззащитности и одиночества.

– Что за чушь?
– его слова прозвучали как диагноз.
– Ты меня сейчас специально злишь и унижаешь?

– А что в этом унизительного? Всего лишь естественные человеческие страхи. И если бы я даже сказал, что призрак - это мой прикол, то тебя бы это не успокоило. Поэтому я говорю, что когда мы туда пойдем, ты будешь с нами, и мы будем тебя охранять.

– Глупо было ожидать, что ты сознаешься, - сказал Герасимов.

Но Амелин проигнорировал его.

– Скажи, Тоня, только честно, тебе станет легче, если я сознаюсь в том, что это мой прикол?

– Нет, - неуверенно проговорила я, - не станет. Тогда я буду думать, что ты сумасшедший и вообще с тобой никуда не пойду. Хотя, я уже давно нечто похожее думаю.

– Вот видишь, - бросил он Герасимову.
– Она не хочет, чтобы я сознавался.

– Зашибись, - фыркнул тот. - Тогда сидите оба здесь и помирайте.

Однако меня этот разговор задел, а недосказанность взбудоражила.