Дети Шини
Шрифт:
В том, что мои родители такие деловые и занятые люди, есть и свои плюсы. Вечером мама мельком спросила всё ли у меня в порядке в школе, потому что когда ей звонила наша Инна Григорьевна, она не могла разговаривать, а позже голова уже забита другим. Папа тоже вспомнил, что и ему звонили, но он был на переговорах. Пришлось сказать, что это возможно насчет родительского собрания. И тогда они оба изобразили кислые мины и отмахнулись.
Но, кажется, мне повезло больше всех.
Потому что после ужина, часов в девять, опять заявился Якушин. Но я отлично понимала, что его
Он выглядел очень расстроенным: лицо красное, глаза опущены, губы плотно сжаты, что-то постоянно отвечал невпопад. Садиться не стал.
– Я уезжаю. У меня дома скандал и разборки. Так, что если хотите, можете всё на меня свалить. По-любому теперь из колледжа отчислят, и весной в армию пойду. А дома не могу, там сейчас отвратительная обстановка. Мама всё время плачет и говорит "как ты мог?", потому что тётя Надя считает, что Кристина была в меня влюблена, а я как-то не так с ней поступил. Дядя Паша прибежал к нам и орал как полоумный, что он меня кастрирует, а мой папа наехал в ответ, что может я и подонок, но если Дядя Паша хоть пальцем меня тронет, то он кастрирует его самого. И они очень сильно поругались. Все вокруг и кричат, что мы банда Детей Шини, но мои упорно уверены, что дело только во мне. Как так? Почему они не хотят ничего слушать?
Якушин ходил туда-сюда по комнате и размахивал руками, он весь вспотел от нервов и смятения.
Мне очень хотелось его пожалеть, но ему как будто это было и не нужно, он просто искал кого-то, чтобы высказаться. К тому же я всё равно не могла подобрать никаких подходящих слов, потому что двухчасовая психотерапия с Сёминой по телефону вымотала меня окончательно. Её маму положили в больницу, Настя осталась дома одна, и я очень боялась, что не дай бог ей тоже взбредет в голову какая-нибудь ерунда.
– Никто на тебя ничего сваливать не будет, - уверенно сказала я, но Якушин отмахнулся, показывая, что ему безразлично.
– А куда ты собрался уехать?
– В деревню пока рвану. У меня там машина. Газель. Летом сосед продал. Возьму её и поеду в какой-нибудь небольшой город, искать работу. Потому что денег у меня особо нет. Но если на работу не возьмут, то вернусь в деревню и постараюсь как-нибудь там до весны протянуть.
Я тут же представила, как останусь здесь одна с вечно ноющей Сёминой, легкомысленным Петровым и тормознутым Герасимовым, как меня будут таскать на допросы и, может быть даже держать в сырой одиночной камере без света и вайфая. И что Якушин больше не зайдет меня навестить, тогда, когда я уже начала привыкать к этим его внезапным появлениям.
– А если тебя будет искать полиция?
– Пусть ищет. Главное не слышать всего, что говорят дома.
Он, наконец, остановился, сел на кровать и закрыл ладонями глаза. Но даже этот драматический жест был не способен испортить его замечательного мужественного образа, прямо подталкивающего меня к каким-то решительным действиям.
– Саш, а можно с тобой?
– мне казалось, что это говорю не я, а какой-то отвлеченный персонаж.
– Деньги у меня есть.
Якушин немного подумал и решил, что это даже неплохо, потому что жить одному зимой в деревне, должно быть очень скучно. Тогда я зачем-то сказала, что могу делать всё, только не умею готовить, и мы одновременно
– А давай позовем ещё Петрова, - вдруг предложила я.
– Он сегодня говорил, что хочет сбежать, но ему не с кем.
Якушин сначала пожал плечами, точно ему без разницы: что я, что Петров, а потом согласился, сказав, что Петров, наверняка, будет полезен, ведь за городом полно снега, и машину, возможно, придется расталкивать. В итоге, мы договорились встретиться в восемь утра возле автобусной остановки.
Когда же дверь за ним захлопнулась, мама вышла ко мне и, многозначительно кивая, сказала, что одобряет мой выбор, но я ей ответила, что это не то, что она думает.
Моему звонку Петров очень обрадовался, и сказал, что готов сбежать хоть сейчас, потому что мать и тётка собираются самолично отвести его завтра в полицию. Я, конечно же, не стала выяснять, почему у него такие злые родители, но попросила потерпеть до восьми утра. Он поинтересовался, кто ещё с нами едет, а когда узнал, что никто, будто бы даже огорчился.
И я тут же подумала про Сёмину. Как я могу её здесь бросить?
Настю я просто поставила перед фактом, была уверена, что Якушин не станет возражать, и Сёмина покорно согласилась, с условием, что сначала нужно предупредить маму. Я объяснила, что нужно просто оставить записку, но она уперлась, что из-за больного сердца маму волновать совсем нельзя. Но она точно не будет возражать, потому что сама сказала Насте: "теперь, если ты не спрячешься, они тебя съедят".
Я помылась, написала в Скайп своему репетитору по физике о том, что в ближайшее время не смогу ходить на занятия, и собрала обычный школьный рюкзак. Взяла только одежду, паспорт, три тысячи рублей и банковскую карточку, на которую немецкая бабушка перечисляла мне деньги, когда хотела сделать подарок. Но я ничего не тратила, поэтому там скопилась довольно приличная сумма.
Это были волнительные, страшные, но больше даже приятные мысли. Я представляла, как через года три вернусь домой - откуда, не важно, что я там делала, не важно, об этом думать было не интересно, важно было, что возвращаюсь я вся такая взрослая и независимая. Родители в шоке - говорят: "боже, Тоня, ты так изменилась, повзрослела", а я им: "да, я отлично справляюсь одна". И я уже даже почти заснула, когда телефон вдруг бешено завибрировал, чуть не свалившись с кровати.
Очередная смска от Амелина, с самого утра забомбившего меня ими: "всё ли хорошо?" и "куда ты пропала?". Но я не ответила ни на одну, потому что вообще не до него было. В этой новой он писал: "Тоня, пожалуйста, скажи, что происходит. Я сижу тут один и не знаю, что делать. Умоляю, ответь хоть что-нибудь". Пришлось ответить. Сказать, чтобы он больше не писал, и сам думал, что ему делать, потому что мы завтра с ребятами уезжаем насовсем. Телефон под подушкой потом ещё несколько раз вибрировал, но я уже засыпала, и читать всякую ахинею было лень.
В восемь утра в январе ещё совсем темно и безлюдно, и я ушла из дома в эту темноту и холод, с острым волнением и ноющим замиранием сердца. А когда выходила из квартиры, никто даже не заметил, потому что мама была в ванной, а папа ещё валялся в кровати, я просто крикнула "всем пока" и захлопнула дверь.
На автобусной остановке с квадратной сумкой через одно плечо, и камерой через другое уже ждал Петров и, к моему огромному удивлению, Герасимов собственной персоной.