Дети Шини

Ида Мартин

– Какая ты молодец, - протискиваясь между нами, сказал Сёминой Петров.
– Мы пропустили поворот. Если бы не ты мы бы может ещё шли сто лет.

Они с Герасимовым взяли её под руки и подняли на ноги. Петров принялся толкать в спину, чтобы она шла, а Герасимов подцепил дурацкую сумку. Так, кое-как мы двинулись назад. И уже вскоре вышли к другому бесконечному полю. Летом, по словам Якушина, через него до деревни шла тропинка, а сейчас оно было целиком покрыто огромной толщей снега. Другим вариантом было идти в обход, вдоль леса, по дороге, накатанной машинами, но

такой путь мог занять ещё не меньше часа.

И тут снова началось:

– Я через поле не попрусь, - категорично заявил Герасимов, в его тяжелом стальном взгляде читалась слепая упертость.
– Мы там на нем все и поляжем.

– Ничего не поляжем, - заартачился Марков.
– Просто сделать последний рывок и всё. Поднапрячься, а потом можно будет отдохнуть.

– По дороге идешь себе и идешь, а тут, сплошное мучение. Оно мне надо? - Герасимов развернулся и медленно двинулся по дороге.

– Может, правда по полю?
– я оглядела тяжеленые сумки с продуктами, которые предстояло тащить ещё столько времени.
– В поле пакеты можно будет по снегу за собой тянуть, а на дороге так не получится.

– Не говори ерунды, - довольно резко одернул меня Якушин, - Пусть даже ещё час или два, но зато малой кровью.

– Но с пакетами же тяжело, - попыталась объяснить я ещё раз.

– Тебе-то что? Не ты несешь, а нам так удобнее.

Видимо, он всё ещё был разозлен из-за спора насчет коньяка.

– Я не смогу по полю, - сказала Настя.
– У меня сумка такая.

– Эй, Осеева, идем со мной через поле, - вдруг предложил Марков, протирая очки мокрым от снега носовым платком.
– Мы их в два счета сделаем.

Его черные кудряшки колечками налипли на лоб, нежные щёки разрумянились, а без очков лицо выглядело неожиданно миловидным и юным. В этот момент от Маркова воодушевляюще веяло ребяческим оживлением и горячей решимостью.

– О, а давайте на спор, - обрадованно подключился Петров, весело щурясь под капюшоном.
– Марков с Осеевой через поле, а мы здесь. Кто раньше придет, тому приз.

– Что за приз?
– поинтересовалась именно Настя.

– Твой поцелуй, - тут же нашелся Петров.

– Ещё чего, - фыркнула Сёмина, но смутилась.

– Дурак, - пожурил его Марков.
– Она с тобой всё равно в одной команде.

– Это не важно, - ответил Петров.
– К примеру, если вы выиграете, то Сёмина, как представитель от нашей команды вас целует, а если мы - то ваш представитель. Понятное дело, что не ты, Марков.

– У меня другое предложение, Петров, - сказала я.
– Те, кто выиграет, надают хороших пинков, тем, кто проиграет.

– Ага, разбежалась, - зло крикнул уже отошедший на некоторое расстояние, но всё слышавший, Герасимов.
– Я в ваши тупые игры не играю.

И мы действительно разделились. Якушин, Герасимов, Петров и Сёмина пошли по дороге, а мы с Марковым поперлись прямиком через поле, как дебилы, которые не ищут лёгких путей. Потому что Амелин пошел с нами просто так, типа "за компанию".

Ветер в поле оказался действительно дичайший. С меня сдувало и капюшон, и шапку, глаза

слезились, руки тут же заледенели. Пакеты приходилось волочить прямиком по снегу, но это оказалось совсем не так легко, как мне представлялось до этого. Сугробы были выше пояса, а снег забился не только в обувь, но и в рукава, и в карманы, и даже за шиворот. Минут через пятнадцать тяжких физических мучений я отчетливо поняла, что мы с Марковым - тупые и упрямые бараны, которые ради самоутверждения готовы биться лбами о стену.

А потом я просто легла. Потому что у меня уже болело всё, и никаких сил ни моральных, ни физических не осталось. Легла прямо на снег, даже не провалившись. Голова гудела и полыхала жаром, в висках стучало сердце. Здесь было ещё тише, чем в лесу, и, казалось, что эта тишина так давит, что вот-вот выдавит барабанные перепонки. Было даже слышно, как где-то звенят высоковольтные провода, как прошла очередная электричка, как тяжело дышит ушедший довольно далеко вперед Марков.

– Ну, ты чего?
– Амелин, едва держась на ногах, подлез и принялся меня тормошить.

– Нужно отдохнуть.

– Отдохнешь потом.

– Отстань, пожалуйста.

– Пойдем.

– Я просто полежу немного и вас догоню.

– Нет уж, давай вставай. Женщинам вообще нельзя на снегу валяться.

Он кое-как выпрямился, собираясь поднять меня за плечи, но я предупредительно согнула ногу в колене, намекая, что если вздумает это сделать, то я буду лягаться.

– Много ты знаешь. Сказала - отстань.

– Знаю только, что ты можешь замерзнуть и заболеть.

– Заболеть? Вы с Семиной такие нежные создания: ах, можно заболеть, ах, можно умереть. Ну, ладно, она хоть девчонка, а ты?

– А я, не ввязываюсь в то, с чем не в силах справиться.

И эти слова прозвучали с таким неожиданным циничным ехидством, что я, стиснув зубы, моментально вскочила, отряхнулась и, пихнув его со злостью в сугроб, поплелась догонять Маркова.

К деревне мы выбрались с малиновыми лицами, в куртках нараспашку и мокрые насквозь. Вышли и дружно повалились в снег возле дороги. Победа была за нами, но оказалось, что толку в ней никакого, потому что куда дальше идти никто не знал. Мы стали названивать им по телефону, но безрезультатно. К этому времени уже окончательно стемнело, и лишь где-то в глубине деревни, точно белая луна, горел одинокий фонарь. В его призрачном свете зловеще проступали угрюмые очертания покосившихся домов, которые казались пустыми и заброшенными.

После того, как внутренний жар спал, стало жутко холодно. Промокшая изнутри и снаружи одежда очень быстро промораживалась и дубела. Марков попытался заставить нас делать какие-то упражнения, чтобы согреться, но в итоге и сам оказался не способен на это. И, если бы ребята, наконец, не появились, то через каких-то полчаса мы бы наверняка превратились в настоящие сосульки.

В первый момент Марков хотел было высказаться, но когда стало ясно, что Герасимов и Петров еле идут, согнувшись под грудой сумок, а Якушин несет Сёмину на руках, то всё желание возмущаться пропало само собой.