Дети Шини
Шрифт:
Мансарда от пола до потолка под скошенной крышей была обита бледно-кремовой вагонкой, отчего казалась очень чистой и уютной. Два полукруглых окна с широкими подоконниками выходили на обе стороны дома. Здесь пахло деревом, нагретой пылью и толстой, ароматизированной свечой "белая роза".
Настя стояла на коленях на длинношерстном овечьем коврике, в точности таком, как у меня дома, и что-то негромко шептала, закрыв глаза.
– Ты чего здесь делаешь?
Она подняла голову и посмотрела на меня кристально-чистыми глазами.
– Молюсь. Молюсь, чтобы с нами ничего не случилось, и мы вернулись домой живыми
– Ты веришь в Бога?
– спросила я.
– Я не знаю. Но мама верит. В любом случае, хуже ведь не будет. Правда?
– Слушай, Сёмина, - Петров закончил оглядывать через камеру комнату и переключился на Настю.
– А можно я с тобой помолюсь?
– Конечно, - она даже подвинулась, хотя места на коврике было предостаточно. И Петров, небрежно перекрестившись, опустился рядом с ней на колени.
– Дорогой, Бог, - проникновенно сказал он.
– Сделай, пожалуйста, так, чтобы мы не померли здесь с голоду, и сегодня утром Настя Сёмина накормила нас хотя бы завтраком.
– Дурак!
– Сёмина толкнула его в плечо.
– А что я неправильно молюсь?
– Знаешь, Петров, ты вообще-то уже взрослый, можешь и сам себя покормить, - сказала я.
– Сам не могу. Не умею. Меня мои мойры ни к холодильнику, ни к плите, ни даже к чайнику не подпускают.
– Какие ещё мойры?
– Мать, тётка и бабушка. Это я их так ласково называю, потому что они на ткацкой фабрике в Измайлово работают. Так вот, мне категорически запрещено прикасаться к продуктам питания.
Петров поднялся, отряхивая колени.
– Чтобы я их либо не испортил, либо не съел каким-то неправильным образом, типа сыра без хлеба, паштета прямо из банки или сырые сосиски.
– Как же ты кушаешь, когда их нет дома?
– поразилась Настя.
– Такого не бывает. Дома всегда кто-то есть. У них там специально смены всякие и графики.
– Это странно, - сказала я.
– Согласен. Я и сам вешаюсь. Теперь понимаешь, почему я так мечтал сбежать оттуда. С утра до вечера под присмотром, вечно кто-то воспитывает и мозг выносит. То не туда положил, не так сел, неправильно встал, слишком рано из школы вернулся, слишком поздно вернулся, громко музыку включил, свет в ванной не погасил, прошел по сырому полу и всё в таком духе.
– А папа что?
– Ну, отец-то умный мужик, уважаю его. Он как от них ещё десять лет назад свалил, так больше туда ни ногой. Кстати, он у меня повар. Именно поэтому мойры и напрягаются. А вдруг, меня тоже на это потянет. Типа мужик, который готовит - это ненормально. Им, конечно, лучше всех знать, каким должен быть нормальный мужик. Но чуть у меня прокол какой, обязательно следует комментарий "гляди-ка, мальчик весь в отца".
– Ладно, считай, Бог смилостивился, - растроганно улыбаясь, сказала Настя.
– Я покормлю тебя, мальчик. Заодно и чайник кипятить научу.
==========
Глава 16 ==========
Наверное, в те времена, когда этот дом не был ещё холодным, грязным и заброшенным, в Капищено было очень приятно жить. Просторные комнаты с высокими потолками, большие окна, вид с одной стороны на кипарисы и фонтан,
В столовой и нескольких других комнатах остались красивые темные деревянные шкафы, кое-где сохранились даже хрустальные люстры до которых, воришкам, видимо, не удалось дотянуться. В гостиной стояла мягкая мебель - пузатый кожаный диван и кресла, в трех спальнях из пяти огромные двуспальные кровати, одна из которых была даже с каркасом для балдахина. Лестница, ведущая со второго этажа на третий, застелена красной ковровой дорожкой.
Ванны было три, но в той, что на третьем этаже не осталось ничего, кроме торчащих из стен и пола труб. На втором этаже - треснувшая душевая кабина, скорей всего её пытались снять и в итоге сломали. На первом, старая желтоватая ванна на кривых ножках за выцветшей шторкой. В столовой с распашными дверями - большой тяжелый обеденный стол и пианино, в гостиной бархатные шторы и напольные часы с маятником.
Для нас с Настей я выбрала комнату с темно-коричневыми обоями и крупными цветами жасмина, потому что она находилась на третьем этаже, прямо над залой, и в ней проходила труба от камина. Не могли же мы продолжать ночевать, как на вокзале. А ещё там стояла одноместная деревянная кровать с высокой спинкой, и оставалось перетащить вторую металлическую койку из хозяйственной комнаты, чтобы получился отличный двухместный номер.
В итоге, неисследованной оказалась только левая часть коридора на третьем этаже, которая заканчивалась запертой дверью, ведущей в угловую башню. И сколько мы не пытались её открыть, ничего не получалось.
Неожиданно выяснилось, что у Герасимова бывают приступы трудовой деятельности, а руки растут из правильного места, потому что пока на него никто не смотрел, он разобрался с водяными баками в гараже и запустил воду по трубам и батареям. А потом, когда оказалось, что в ванной на первом этаже кран сломан и течет, заменил его на кран из неработающей ванны.
В кладовке возле кухни Марков обнаружил несколько мясных консервов, банку засахарившегося мёда, сгущенку, мешок с отсыревшей и заледеневшей гречкой, пакет жуткого цвета муки, добавил к этому то, что осталось у нас, и пересчитал. Затем составил список допустимой каждодневной нормы на человека и выдал его Насте. Оказалось, что продержаться на том, что есть, мы сможем максимум неделю, поэтому вопрос "откуда брать еду" по-прежнему остался открытым. Воду, как и раньше, решили растапливать из снега, для чего Якушин притащил из гаража две большие пластиковые бочки.
Амелина было решено переселить в мансарду. Тепло, светло, и никому мешать не будет. Вероятно, раньше там была детская: низкая кровать, узенькие полочки лесенкой, комплект из трех разноразмерных сундуков с мягкими игрушками. Варварский набег её почти не коснулся.
Пока мы с Настей немного убирались, Амелин сидел, не снимая пальто, по-турецки на деревянном полу посреди мансарды, пристально следил за нашими действиями и умудрялся ещё беспомощно шутить о том, что для него никто так никогда не старался. С утра ему было значительно лучше, и он уже даже рвался нам помогать. Из решетчатого стенного шкафа мы достали немного отсыревшую подушку и хотя не свежие, но всё же относительно чистые простыни.