Дети Шини
Шрифт:
– Странно, что в этом доме никто не живет. Если бы у меня был такой дом, я бы никуда из него не уехал, - сказал Амелин, со стаканом чая в руке перебираясь на застеленную кровать.
– Может, хозяева умерли?
– осторожно предположила Настя.
Он неопределенно пожал плечами:
– Хозяин - дядя Герасимова, а тот не умирал. Во всяком случае, Герасимову про это неизвестно.
– Тут такое место, где вполне могут жить любые призраки, - заверила нас Настя.
– Просто наверняка должны быть.
Она сидела на большом сундуке, я пристроилась на подоконнике.
– Никого здесь нет, - на удивление серьёзно сказал Амелин.
– Откуда ты знаешь?
– подозрительно спросила Сёмина.
– Если бы были, то я ночью услышал.
– Не выдумывай, - сказала я.
– Типа ты можешь услышать призраков? Они же на то и призраки, чтобы быть неслышными. Тем более, ночью ты спал, уж это-то я точно знаю.
Он сделал глоток чая и насмешливо улыбнулся.
– Не знаю, о какой ночи ты говоришь, но когда я проснулся, спала как раз ты. Я ещё тогда очень удивился. В первый раз видел, чтобы люди предпочитали спать сидя.
– Очень смешно. В любом случае, из-за храпа Герасимова ты вряд ли мог бы что-то слышать.
– Так, я же вышел в коридор.
– Ты опять
– поинтересовалась я.
– Ничего я не бродил. Просто захотел в туалет, или это только в бреду может случиться?
– Нет, тут определенно должны быть призраки, - Настю явно захватила эта тема.
– Ты серьёзно?
– Амелин недоверчиво улыбался.
– Да, я чувствую, что это мистический дом. Может, в нем сто лет назад ревнивый муж отравил неверную жену или наоборот, несчастная женщина покончила с собой из-за неразделенной любви.
– Настя, прекрати, - попросила я.
– Мне и так не нравится, что здесь такой тусклый электрический свет, что он не освещает углы комнат и едва горит в коридорах.
– Ты боишься призраков?
– интерес Семиной разгорелся ещё сильнее.
– Ну, не совсем призраков. Я не знаю. Просто того, что там есть в темноте и смотрит на нас оттуда.
– То есть не мертвецов? - как-то разочарованно уточнила Сёмина.
– А вот я ужасно боюсь кладбищ и покойников. Мне иногда даже кажется, что они ходят среди нас, как обычные люди. В этом доме наверняка кто-нибудь умер, может и не очень давно. Может, этот самый Герасимовский дядька и не уезжал вовсе, может он скончался прямо здесь и мы обнаружим его скелет в одном из шкафов?
– Настя!
– Да? Ну, ладно. Ну, а может, он убил её и спрятал в подвале? Или утопил в колодце или...
– Мне кажется, ты много смотришь разного кино, - мягко оборвал её Амелин.
– В жизни всё гораздо страшнее.
– Ладно, - она как будто немного обиделась.
– Но они скорей всего живут в той боковой башне.
Никогда бы не подумала, что Сёмина может быть такой вредной.
– А хочешь, я расскажу тебе одну реальную историю?
– таинственным голосом предложил ей Амелин.
Сёмина зачарованно распахнула глаза, боясь услышать эту самую историю и одновременно ожидая её.
– Давай.
– Иди сюда, - он похлопал по матрасу рядом с собой, и она послушно перебралась к нему.
Я села напротив них на овечий ковер.
– Было мне лет тринадцать, и мама сказала "мне сегодня позвонили из ателье и сообщили, что юбка, которую я у них заказывала, уже готова, но я сама совершенно не успеваю съездить за ней", - он приостановился, чтобы убедиться, что мы слушаем и, слегка улыбнувшись, неспешно продолжил.
– Короче, дала адрес, деньги и я поехал. Сначала на метро, а дальше нужно было на автобусе. В общем, сел я на него и по дороге понял, что еду куда-то не туда, спросил у женщин в автобусе, они велели пересесть на другой маршрут. Я пересел, и всё равно что-то не то. Еду-еду, а в салоне кроме одного пьяненького мужика - ни единой души, да и темнеет уже. Мужик меня заверил, что тётки всё перепутали, и на этом автобусе я точно никуда не приеду. В итоге, сошел на первой же остановке. Лесная полоса, тишина, уличный фонарь едва горит. Достал телефон - позвонить матери, что заблудился, а связи нет. В общем, перешел на другую сторону, чтобы обратно поехать, и тут вдруг останавливается возле меня красная Ауди-6, а за рулем такая роскошная брюнетка в белом платье сидит. Волосы до попы, глаза синющие. И платье с таким вырезом, что я не сразу даже смог ответить, куда мне нужно ехать. Она взяла листок с адресом и говорит - о'кей, давай подкину, и смотрит так, словно я ей понравился. Ну, а мне тринадцать лет, и я таких красивых девушек в жизни не видел, так что конечно упрашивать меня не пришлось. И мы поехали, а через какое-то время она вдруг сообщает: "я тебя обязательно отвезу в ателье, только сначала мы заскочим ненадолго в одно место". Пришлось согласиться, выхода-то у меня не было. А на зеркале у неё висел брелок - бильярдный шар с цифрой восемь, и он так монотонно болтался из стороны в сторону, что я смотрел, смотрел и невольно задремал. А когда проснулся, то обнаружил, что машина стоит на обочине, кругом тишина, темнота, а девушки рядом нет.
– Боже мой, - невольно ахнула Настя. - Как же это тебя так угораздило?
– Ну, я вылез из машины, осмотрелся, увидел вдалеке слабое белое свечение и пошел на него. Иду, иду на автопилоте спросонья ещё, как вдруг понимаю, что под ногами сырая рыхлая земля, а кругом могилы, кресты и надгробные плиты. И так мне не по себе стало, хотел, уж было, вернуться, как вдруг передо мной та самая девушка, и я понимаю, что свечение идет от её белого платья. Сидит на коленях, низко-низко склонившись над могилой и что-то там в ней делает. Подхожу к ней и спрашиваю "что случилось? Почему мы не едем?", а она вдруг как резко обернется, и я вижу, что весь рот и пальцы, и даже зубы у неё в крови. Смотрит с такой тоскливой мольбой и руки ко мне протягивает, а вдруг как закричит нечеловеческим голосом: "отдай своё сердце"!
С этими словами, Амелин резко подался вперед и схватил страшными скрюченными пальцами Настю за плечо. От неожиданности Сёмина завизжала, как резаная и, стремглав вскочив с его кровати, улетела на середину комнаты. Это получилось действительно пугающе-внезапно и вместе с тем смешно, потому что даже я вздрогнула, хотя сидела не рядом. А когда Настя поняла, что это был обычный прикол, то тоже сначала засмеялась, а потом надулась.
– Я так и думала, что от тебя нельзя ничего другого ожидать. Пойдем, Тоня, Петров давно уже спрашивал, какую кровать переносить.
– Нет, погодите, - вдруг встрепенулся Амелин.
– Давайте, я вам другую историю расскажу. Нормальную.
И я, хоть и приподнялась уже, но всё же задержалась.
– Пять минут, не больше.
Настя тоже приостановилась.
– Ну?
– Когда я был маленький, то жил у бабушки с дедушкой в деревне. Обычный, ничем не примечательный деревенский дом, почти как у Якушина. Только раньше он был разделен на две части и на соседней половине жила семья. Муж - водила, дальнойбойщик, такой здоровый рябой мужик, жена - растолстевшая Венера, кассирша из местного магазина, и её сын, лет семи, наверное. Когда дальнобойщик женился на кассирше, то знал, что парень не его, но вроде как принял. - Амелин говорил негромким, успокаивающим голосом, однако при этом, губы его двигались очень эмоционально: то принимали трогательное, по-детски простодушное выражение, то становились жесткими и злыми, то иронично кривились. - Ну и вот, жили они, как обычная деревенская
Тут Амелин закашлялся и чуть не расплескал оставшийся чай.
– Ты же был маленький, как ты всё так подробно помнишь?
– затаив дыхание спросила Настя, которая уже давно опустилась рядом со мной на пол.
– Поверь, - ответил он, отдышавшись.
– Я очень хорошо помню ту ночь. Каждую минуту. Точно где-то в голове это на плёнку записалось. В общем, ведьмин шабаш был нарушен не мной. У них вдруг с грохотом хлопнула входная дверь, и раздался отборный мат дальнобойщика. Я отчетливо слышал, что он орал, как рыдала кассирша, как оправдывался дядя Коля. Отлично помню, каждую фразу, каждое слово, просто пересказывать вам этого не хочу. В общем, не прошло и пяти минут, как дядя Коля по-быстрому свалил. Я даже не поленился в окно посмотреть, как он выбегает, одеваясь на ходу. Сейчас думаю, что дяде Коле очень повезло, а может, кассирше не повезло, что дядя Коля оказался трусом и бросил её одну всю эту кашу расхлебывать. Потому что дальнобойщик был уже пьяный и сразу, как только дверь за дядей Колей захлопнулась, начал кассиршу бить. В общем-то, всё это напоминало их обычные скандалы, только в три раза громче и жестче. И это было неприятно, но терпимо, до тех пор, пока я не услышал во всем этом невообразимом гаме звонкий голос того мальчика. Он кричал "сволочь", "фашист", что-то ещё, не очень разборчивое из-за рыданий матери, а потом дальнобойщик, как вдруг заорет, разъяренно и пронзительно. И тут же послышался жуткий удар и душераздирающий вопль кассирши, и слова дальнобойщика, что раз она сука, и сын её ублюдок, и что раз она не могла по-хорошему, то и он не будет по-хорошему, и всё кричал "смотри, смотри, это из-за тебя, чтоб ты знала - это то, что ты заслужила, это - кара, это - праведное возмездие". А потом мальчик так кричал, что мне даже начало казаться, что это я так кричу. И я побежал к дедушке и стал просить сделать что-нибудь, но он быстро и встать-то толком не мог, потому что ему сначала нужно было вытащить свою парализованную ногу из-под одеяла, достать костыль, а затем только подняться самому. А мальчик всё кричал "помогите", "помогите, пожалуйста", так, что дед тоже услышал и начал всё-таки вылезать из кровати. Но невыносимо медленно, мучительно медленно. Тогда я выскочил к ним на крыльцо и стал лупить в дверь. Глупый совсем был, непуганый ещё. Потому что когда дальнобойщик вышел, то чуть не пришиб меня дверью, хорошо, я всегда был худым и спрятался за ней. Он вышел, шатаясь, в какой-то бессознанке, так и не поняв, что я там стою. Небрежно вытер руки о штанины, сплюнул и, чуть не свалившись с крыльца, на заплетающихся ногах сгинул в темноте. Заглядывать в распахнутую дверь было очень страшно, но я всё же решился. Мальчик лежал в комнате на спине, широко раскинув руки в стороны, а кассирша сидела над ним, держала его голову на коленях, и беззвучно рыдала. "Позови, пожалуйста, взрослых. Пусть вызывают неотложку". Но я не мог, я был словно загипнотизирован и, вместо того, чтобы бежать к дедушке и просить его вызвать скорую, подошел к ним, чтобы посмотреть на мальчика, потому что у него в горле, прямо под подбородком торчал обычный кухонный нож. И я смотрел на него, а он на меня. У него были такие невозможные молящие глаза, будто он очень хочет что-то сказать мне, но никак не может. Из-за этого ножа в горле. И только когда кассирша заорала: "Вызовите врача", я, наконец, отмер и побежал к дедушке, который к тому времени как раз успел только добраться до прихожей. Ну, потом мы вызвали и скорою, и полицию, но мальчика всё равно спасти не удалось. Он умер по дороге в больницу от потери крови.