Дети вечности
Шрифт:
Ратибор выбежал из зала, зная, что делать дальше. В запасе у него оставалось две-три минуты.
Он успел в последний момент, когда люк в корме дежурного «пакмака» готов был встать на место. Нырнул в уменьшающуюся щель и через несколько секунд вынырнул в ребристой гондоле рубки с двумя кокон-креслами. Перед креслом драйвер-примы уже пульсировал голубой лучик света – сигнал готовности инка и аппаратуры к действию. Железовский, собиравшийся сесть в кресло, оглянулся на «звук мысли», который ворвался в рубку
– Берестов? Чего тебе?
– Не делайте этого шага, Аристарх. Я понимаю, чем он вызван, однако…
– Вряд ли понимаешь. Что еще?
Плита люка сзади Ратибора бесшумно закупорила выход.
– Надо поискать другой путь… иной выход…
– Нет времени, у нас всего час, даже меньше. Если у тебя больше нет предложений, уходи.
Стена гондолы беззвучно лопнула, открывая выход.
Ратибор покачал головой, шагнул вперед, протягивая руку между креслом и плечом комиссара.
– Аристарх, меня послал Грехов… которому я все-таки верю… не знаю почему. Он… не советует вам идти к базе, это… верная гибель.
У Железовского шевельнулись желваки, глаза вспыхнули угрожающим блеском. Сократились чудовищные, проступающие даже сквозь ткань кокоса мышцы, рука поднялась вверх и встретила руку Ратибора. Напрягся и безопасник; темная, слепая, грозная сила поднялась в нем, как вода в док сквозь открывшиеся шлюзы. И все же Аристарх был сильнее: медленно, но без остановок и рывков, как гидравлический поршень, его рука оттеснила руку Ратибора.
– Иди, сынок. – Железовский погасил свечение кожи на лице. – Делай свое дело и оставь мне мое.
– Вы погибнете…
– Она снимет «зеркало».
Комиссар сел в кресло, положил тяжелые руки на подлокотники, из которых выползли серебристые язычки датчиков контроля состояния, прижались к бедрам, животу, груди. На голову надвинулась блестящая сетка-еж эмкана.
– Уходи!
Вместо ответа Ратибор повернулся и сел в соседнее кресло, запеленавшее его, как и комиссара до него.
– Вперед!
– Уходи, я сказал!
– Там Настя, Аристарх.
Железовский мгновение смотрел на него хмуро, недоверчиво, пристально, потом молча отвернулся.
Плита люка встала на место, превратив стену в единый монолит, свет в рубке погас. Включился канал связи с инком спейсера, прозрели «экраны» – включились видеокамеры «пакмака», передающие сигналы напрямую в мозг пилотам.
– Ноль! – шепотом отдалось в ушах.
Ушли вниз, исчезли стены ангара, распахнулась необъятная «пещера» космоса, своды которой искрились алмазной пылью звездных скоплений. Справа вынырнула яркая желтая звезда – Солнце. Сквозь переклик автоматов и скороговорку технического сопровождения в уши пробился голос Баренца:
– Аристарх, на вызовы станция не отвечает. Предлагаю таран автоматами или беспилотными модулями, может быть, они опомнятся?
Железовский молчал. Отсчет продолжался, «пакмак» готовился к переходу на «струну», выводящую корабль в район станции с установкой «абсолютного зеркала». Вместо комиссара ответил Ратибор:
– Разберемся на месте.
– Что?! – В голосе Баренца прозвучало изумление. – Кто это говорит? Аристарх, ты не один? Где Берестов?
– Все в порядке, Ярополк, – сказал Ратибор. – Давайте «коридор», времени в обрез. Габриэль… еще не ушел?
– Стартует следом.
– Я слушаю тебя, опер.
Ратибор представил, как Грехов улыбается, проглотил горький ком в горле. Ответная фраза прозвучала сухо и резко:
– Ничего уже не надо.
Железовский покачал головой, и в это время «пакмак» начал кенгуру. Свет перед глазами Ратибора собрался в точку, проколол голову, вошел в каждую клетку тела и обжег пятки так, что показалось, будто они задымились. Мягкий толчок в сердце, вызвавший его сбой, утихающее болезненное ощущение внутри желудка – и голос инка в голове:
– Кенгуру по координатам в пределах нормального разброса. Объект впереди в пределах радарной видимости. Судя по ответному эху, станция закрыта полем, на сигналы не отвечает.
– Продолжай вызывать, они должны нас если не слышать, то хотя бы видеть. Скорость сто, подходи в лоб.
– А если они нас не слышат и не видят?
– Узнаем, когда подойдем вплотную.
Инк «пакмака» включил разгон.
– Остановитесь, Аристарх, – послышался тихий голос Грехова; его драккар вышел вслед за кораблем Железовского с точностью до километра. – Они закуклились не обычным полем, экраном «абсолютного зеркала». Вы не сможете приблизиться к станции и останетесь ли живы… я не знаю. Через двадцать минут здесь будет Конструктор, уходите.
– Мы успеем.
– Не упрямься, Аристарх, – присоединился к проконсулу встревоженный Баренц. – Если вы не попадете в станцию, столкнетесь с Конструктором.
– Но прежде он столкнется с «зеркалом», и допускать этого нельзя. Оставьте ненужные словоизвержения, други.
Баренц умолк, как и Грехов.
Станция приближалась, хотя увидеть ее можно было только радарным зрением, да и не ее, собственно, а силовую оболочку, которой она была окружена. Оболочка имела форму бабочки: километровое продолговатое тело, от которого отходили два гигантских, не просматриваемых радарами, зеленовато светящихся перепончатых крыла – экраны «абсолютного зеркала».
Когда до «бабочки» осталась всего одна минута полета, в рубке «пакмака» прозвучал невыразительный голос Забавы Бояновой:
– Аристарх, поворачивай, мы нашли решение и не отступим. Если Конструктора наше «зеркало» не остановит, его не остановит ничто.
– Пропусти меня, – сказал Железовский. – Я хочу быть с вами.
– Это невозможно.
– Со мной Берестов, Забава. Впусти нас.
Ратибору послышался чей-то тихий вскрик, после которого наступила звонкая оглушающая тишина. Все разговоры в эфире разом смолкли, будто перестала работать связь.