Дети ворона
Шрифт:
Нестройно, но бодро порхала в сыром воздухе песня, временами заглушая уличный шум:
Торопятся быстрые птицы Домой возвратиться опять — Из новых каналов напиться И в новых лесах побывать. И ласковый ветер апреля Летит по просторам земли…Трубя и барабаня, пионеры свернули на Невский. Дошли до Дворца пионеров, окруженного парком, и,
— Стоя-а-ать! — кто-то схватил Шурку и Таню за плечи. — Вам не положено.
Музыканты опустили трубы. Колонна медленно, как большая шершавая гусеница, взобралась по мраморным ступеням дворца и стала втягиваться в высокие дубовые двери. Но сторож в сером фартуке вытолкнул Шурку и Таню обратно на Невский.
— Почему это не положено? Мы советские дети!
— Вы еще не пионеры, — строго заметил сторож.
— Мы скоро будем пионерами, — возразила Таня. — Мне почти десять.
— Вот когда будете, тогда и приходите.
— Вы представитель отжившего поколения. Вас при царизме растили! — заявил ему Шурка.
— Бойкий какой нашелся! — охнул сторож. — Ты почему это не в школе?
— Приходите, когда подрастете! — звонко закричала им со ступенек вожатая и захохотала, показывая красивые белые зубы.
Сторож лязгнул воротцами.
— Противно, что в нашей советской стране еще есть вот такие сторожа! — сказала Таня.
— А мы на него пожалуемся кому следует, — пригрозил Шурка. — Где это видано? Будущих пионеров шугать!
— Да ну его, что с него возьмешь, — пожала плечами Таня. — Тем более что скворцы еще не прилетели.
— Что же теперь, ждать апреля?
— Идем! Есть идея. Тут рядом.
Они ловко перебежали Невский под самым носом у автобуса, который сердито погудел в рожок. Подошли к Фонтанке.
На широком мосту дыбились четыре бронзовых зеленоватых коня с колючими гривами — по одному на каждый угол. У ног их полулежали или изгибались атлеты, тоже зеленоватые и тоже по одному на угол. Люди, сновавшие взад и вперед, едва доходили головами до края их постаментов.
Таня подошла к гранитной ограде, тянувшейся вдоль всей набережной, перегнулась к воде. Летом здесь крутились утки, бойко работавшие оранжевыми перепончатыми лапками. Но сейчас черная от холода вода была пуста и по краям подернута серым льдом.
— И уток нет.
Шурка тоже посмотрел вниз. Полынья напоминала пустой черный глаз с серыми веками. Взгляд его поразил Шурку глубоким холодом и одиночеством.
— Таня, я знаю, кто никуда не улетел!
— Ну?
— Лебедь в Летнем.
Но Таня не улыбнулась.
— Лебеди улетают. В Индию.
— А этот нет.
— С чего ты взял?
— Потому что ему осенью подрезают крылья и ставят домик. Мы с классом были на экскурсии, и нам рассказали. Идея?
— Идея.
Фонтанка вела прямо к Летнему саду, идти было совсем недалеко. Даже из названия ясно, что зимой он впадал в спячку.
По набережной Таня и Шурка вышли к ограде с чугунными сердитыми женскими лицами. Сад — нагой, заштрихованный прямыми черными линиями деревьев, — был виден весь насквозь, до
На воротах висел ржавый замок.
— Лебедь отменяется, — Таня потрогала замок. Его давно не отпирали.
— А мы через забор.
— Еще чего не хватало!
— А мы быстро пролезем, не заметят, — сказал Шурка.
— Я никуда не полезу.
Тем не менее Таня быстро оглянулась по сторонам. Прохожих было немного, и глядели они всё больше себе под ноги, а не на красивейший город, который выставил здесь напоказ свои лучшие виды.
Таня потрогала руками прутья решетки.
— Узкая.
— Главное, чтобы пролезла голова, — подсказал Шурка.
— Пальто придется снять, — сказала Таня, расстегивая тугие пуговицы. — Ну, Шурка, смотри, если я схвачу бронхит, то из-за тебя!
— Ты делай вид, что ты гуляешь и тебе жарко.
— Мы, между прочим, ничего плохого не делаем. Мы только поговорим с лебедем — и назад.
Таня двинулась по тротуару в пальто нараспашку, затем мгновенно, как ящерица, высунулась из рукавов и юркнула за ограду, утащив пальто за собой.
— Шурка! — крикнула она. — Ну!
— Дети, это что, не для вас написано? Парк закрыт, — откуда ни возьмись вынырнула женщина в котиковой шапочке и с сумкой в руке. — Вы почему не в школе?
Она схватила Шурку за воротник.
— Пустите!
— У нас собака в парк убежала! — находчиво закричала Таня и для убедительности принялась кричать в никуда: — Бобка! Бобка!
— Собака убежала, — захрипел Шурка.
— Вот сестра собаку пусть и ищет, а ты тут стой, — строго сказала женщина и осталась стоять, будто других дел у нее не было. — А родители ваши где? Вы почему это одни по улицам шастаете? А? Где ваша мать?
Шурка не выносил, когда маму называли «мать». В этом слове было что-то серое, картонное. Он лягнулся. Тетка ахнула и от удивления разжала хватку. Шурка проскользнул в парк.
— Хулиганы! — неслось ему вслед. — Прохожих калечат! Милицию вызову! В детдом вас! — вопила тетка, отряхивая платье и ушибленную ногу.
А в парке было прекрасно и тихо. Шум города осыпался по его краям. Статуи были укрыты под серыми от влаги высокими ящиками. Деревья стояли по колено в снегу. Снег был плотный, слежавшийся, мокрый. Пруд лежал тихим черным зеркалом. Лебединый домик высился в середине, повторяясь в опрокинутом виде до малейшей детали. Выглядел он необитаемым, как заколоченная на зиму дача.
— Ты уверен, что им подрезают крылья? — спросила Таня.
Шурка осторожно метнул в пруд на пробу несколько крошек хлеба. От них по воде побежали круги. Больше ничего. Крошки мокли.
Вдруг послышался шорох. Легкий шлепок.
Таня ахнула.
Снежная, сахарная, мраморная прекрасная птица заскользила по воде. От лебедя позади расходился в стороны треугольник, всё удлинялся и расширялся.
— Смотри! — закричал Шурка, хотя оба они и так глядели во все глаза на это чудо.
— Уважаемый господин лебедь, — почтительно проговорила Таня, прижав к щекам ладони. — Спасибо вам, что вы не улетели от нас в теплые края.