Дети ворона
Шрифт:
Шмыгнули в ближайшую подворотню.
— Таня, это что же, нам теперь всегда от всех бегать придется?
— А я откуда знаю! — сердито буркнула Таня, осторожно высовываясь.
Погони не было.
— Горизонт чист, — кратко объявила она. Но вместо того, чтобы выйти на улицу, прислонилась к стене, согнув одну ногу в колене и уперев подошвой в стену. — Пока понятно только, что Ворон — это не выдумки.
В другой раз Шурка с превеликой радостью бы завопил: «А я тебе что говорил!» Но
— Я только не пойму: почему она сказала «они». Старуха. Она сказала «они». А дворник сказал «ворон».
— Наверно, их было два. Ворона.
Таня посмотрела на брата.
— Ты что, не понял?
— Что?
— Они бы и нас тогда забрали.
— Кто?
— Нам повезло. Они не догадались, что шкаф — это дверь в нашу комнату.
Шурка вспомнил: точно! В ту ночь кто-то стукнул из коридора в дверь детской. Стукнул, подождал и потопал дальше.
А вторую ночь они провели на чердаке. «Они» этого знать не могли. Или он. Ворон.
Шурка представил себе обычную уличную ворону, только большую. В их коридоре. В их комнате. Ворона наклоняется над кроваткой Бобки, клювом приподнимает Бобку за рубашечку… Нет, это не могло быть правдой! Так не бывает!
— Пошли. Надо поесть, — сказала Таня, подхватила футляр со скрипкой и решительно двинулась к полуарке, которая вела на улицу.
Шурка поплелся за ней.
Они не знали, сколько часов вот так болтались по городу, следуя петлям каналов, стежкам переулков, ровным прямым линиям улиц. Что-то жевали. Опять шли.
День быстро выгорел. Показался оранжевый край неба. Стало темнеть.
Постепенно в Таниных шагах появилась целеустремленность. Шурка понял, что они на пути к тете Вере. Надо было выйти к Неве. Увидеть вдали золотой шпиль Петропавловской крепости, а за голыми, но густыми деревьями — голубые купола мечети. Туда неторопливо вел мост — сам широкий и длинный, как проспект. Видимо, к Неве Таня и шагала. Шурка понадеялся, что она знает дорогу.
Ехать в трамвае, под испытующим взглядом кондукторши, они побоялись.
— Она не знает, что мы к ней идем, — вдруг заметила Таня.
— Кто?
— Тетя Вера.
Если только мама сама ей не позвонила.
Таня подумала: а что если и тетя Вера?.. Что если, увидев их, она криво откроет рот, завопит: «Милиция!»
Она замедлила шаг. Остановилась.
Ноги ныли. Ступни замерзли, от каждого шага кололо как иголками.
В домах начали загораться окна. Их теплый свет казался издевательским.
— Таня, идем, — позвал Шурка.
— А если нам так и придется от всех всю жизнь бегать?
Сестра кусала губы. Под глазами у нее были тени. А на лбу — морщинка.
Шурка не знал.
— А
— Какие?
Шурка не в силах был выговорить страшное слово.
— Как дворник сказал.
У Тани сузились глаза, затрепетали ноздри.
— Может, они не всё нам рассказывали!
Они не смотрели друг на друга. Положили локти на гранитный парапет, стали делать вид, что смотрят на воду. Она казалась лиловой.
— Идем, — наконец заговорила Таня. — Холодно. Темнеет.
Они свернули в сумрачную арку, через которую Мойка входила в Неву. В арке шлепало и хлюпало, блики плясали на сводах. Вышли. И вдруг стало очень много неба и воды. Нева медленно несла себя прочь из города.
— Смотри, — показала Таня.
В воздухе, распластав крылья, висели чайки. Они казались вырезанными из фольги. Чайки позволяли ветру снести себя на сторону, затем несколькими ударами крыльев возвращались на исходное место — и по новой.
Ветер обшарил Шурку под пальтецом. Таня потуже натянула на уши шапочку. Над широкой рекой ветру было где разогнаться.
Вид у Тани был решительный.
— Я не хочу больше ни с кем разговаривать, — торопливо предупредил Шурка.
Вдруг разом, по всей длине набережной, налево и направо, зажглись молочным светом фонари. Вечер.
— Давай уже скорее придем к тете.
— Сдаешься? — глаза у Тани опять сузились. — Сдаешься? Так и скажи, несчастный ты трусишка.
Она подбежала к гранитному парапету.
— Товарищи чайки! Товарищи чайки!
— Таня, перестань! Не смешно!
— А я не смеюсь, — грубо отрезала сестра.
— Таня!
— Кого нам еще спрашивать? Если все остальные на нас кидаются, как на злодеев. Как будто мы воры или хуже… Товарищи чайки!
Шурке показалось, что ветром чаек пригнало ближе. Чайкам, похоже, достаточно было чуть изменить наклон крыльев — и ветер нес их куда им хотелось.
— Таня!
— Трус, — отрезала Таня и опять закричала: — Товарищи чайки!
Одна из них, хлопая крыльями, опустилась на парапет. У нее были ярко-желтые ноги, оканчивающиеся ластами, а глаза — оранжевые, рыбьи. Чайка оправила клювом завернувшееся перо.
Таня торжествующе оглянулась на Шурку: мол, видел?
— Товарищ чайка, мы совсем одни. Что же теперь делать?
Чайка несколько раз переступила с ноги на ногу.
— Берите пример с нас, — голос у нее был пронзительный и тонкий. — Мы сами по себе. Никому ничего не должны — и нам никто не должен. Свобода!
— Если вас послушать… — встрял Шурка.
— Молчи, трус, — перебила его Таня. И повернулась к чайке: — Поздно. Мы должны как-то найти маму и папу. И Бобку — это наш брат, он маленький.