Дети ворона
Шрифт:
Шурка не мог различить ни Аню, ни Зою, ни Митю. «А я? А меня? — подумал он. — Я такой же, как они. Таня никогда меня не узнает!»
Он возил ложкой в тарелке, словно на дне ее можно было увидеть Танино лицо. Но серая слизь снова расползалась, покрывала все.
Вдруг кто-то больно ущипнул его за спину. Шурка обернулся — направо, налево, — но нет, все жевали, остекленело глядя перед собой. А когда снова повернулся, хлеба не было.
Шурка изо всех сил старался больше не
Трещали швейные машинки. Шурка вертел ручку. Желудок ломило от голода. Пыльный запах мешковины забивался в ноздри. Тускло блестели склоненные остриженные головы.
— Зоя, — шепнул Шурка.
Вдруг в стене открылись два глаза. Они уставились прямо на Шурку. Взгляд был пронзительным и неживым одновременно.
Шурка вздрогнул, быстро уставился на ползущую под иглой мешковину.
А когда снова — осторожно — посмотрел на стену, глаз не было. Стена как стена. Серо-зеленая до половины, выше — серовато-желтая.
От голода мерещится, понял Шурка. Он читал, как у арктических путешественников от голода начинались видения. Бывает. Полярники призывали на помощь силу воли. Справились они — и он тоже справится.
— Зоя, — под покровом общего шума снова зашептал Шурка сгорбленной худенькой спине впереди. — Я не злюсь из-за хлеба. Честное советское!
Спина немного выпрямилась. Она слушала.
— Зоя, — Шурка перевел дух и шепнул еще тише: — Давай отсюда сбежим?
— Зачем? — спина снова безучастно согнулась над шитьем.
Шурке опять показалось, что со стены глянули глаза, уже в другом месте. Он зажмурился — надоели эти видения! — поморгал. Тьфу, проклятый голод. Снова открыл. Конечно же, на стене не было ничего.
— Зоя…
Пауза.
— Как?
— Есть план.
Спина слушала, затаив дыхание.
— Главное, вдвоем. Один подсадит. Второй подтянет. И в форточку.
— А куда потом? — прошелестела Зоя.
— Сталюд!!!
Тумба выросла откуда ни возьмись.
— Встать!
Шурка вскочил, вытянув руки по швам и таращась перед собой.
— С кем ты болтал?
— Ни с кем.
— Отвечай!
— Ни с кем я не разговаривал.
— Та-а-ак, — Тумба слегка похлопывала себя линейкой по ладони.
— Сам с собой, — упорно твердил Шурка.
— Нинель!!! — рявкнула Тумба страшным голосом, так что все подняли головы. Треск машинок смолк.
Зоя медленно поднялась. Тоненькая шея жалобно торчала из широкого воротника. Уши на остриженной голове пылали.
— Руки, — приказала Тумба.
— Я сам с собой разговаривал! — выкрикнул Шурка.
— Руки! Перед собой.
Шурка и Зоя-Нинель протянули вперед дрожащие растопыренные
Взвилась линейка. Плашмя обрушилась на Зоины руки. Еще и еще.
По щекам Зои медленно и бесшумно полились слезы. За крик тоже наказывали.
Тумба сделала несколько шагов. Размахнулась пошире. Линейка свистнула.
Шурка зажмурился, ожидая страшного удара. Стиснул губы.
Шмяк! Зоя вскрикнула.
Не почувствовав удара, Шурка открыл глаза. На шее Зои, там, где хлестнула линейка, алела и надувалась широкая алая полоса.
— Теперь все уяснили? — Тумба обвела свинцовым взглядом серенькие фигурки, словно удав — мышат.
Шурку она не тронула.
Затрещал звонок. Все поднялись. Накрыли машинки чехлами. Стали строиться в колонну.
— Зоя! — протиснулся позади нее Шурка.
Она не ответила.
— Прости. Тебе больно?
Молчание.
— Нинель, — попробовал Шурка.
Аня-Октябрина оттеснила его назад, молча толкнув плечом.
— Да я же… Аня!
Митя-Ворс молча повернулся спиной. Затем встрял еще один и еще.
— Я не специально. Честное слово!
Шурку оттеснили в хвост колонны.
— Ребята!
Но только серые спины были ему ответом.
С Шуркой больше никто не разговаривал.
С ним никто не захотел встать в пару.
— Марш! — приказала Тумба.
И колонна, шаркая ботинками, потянулась по коридору в столовую.
В столовой от Шурки норовили отодвинуться подальше. Пересесть было нельзя. Зоя, Митя, Аня сидели, словно отпрянув от него. Смотрели в кашу.
— Зоя… Аня… Ребята…
От обиды Шурка не мог есть. В горле першило, стояли слезы.
«Может, успею заснуть», — подумал Шурка, заворачиваясь в серое одеяло.
— Ой! — вдруг раскрыл он глаза.
В спальне было темно. В голове внезапно появились ясные цветные картины. Вот мама в зеленом шелковом платье. Папа делает гимнастику. Таня читает, грызя сухарик. Вот его кровать. Ширма в детской. Бобка на горшке. Танина скрипка. Дверь. Улица. Дверь. Мама. Папа. Бобка. Таня. Бобка. Папа. Таня. Мама.
Шурка вскочил на постели. Над рядами серых кроватей неподвижно висел сон. Шурка вдруг услышал: вдыхают все разом и выдыхают как по команде.
Он снова лег. Осторожно, словно прижимая к груди живой цветок. Опять принялся вызывать цветные картины.
В окно скользил лунный луч. Ровные ряды кроватей. Ровные серые холмики. Шурке на миг стало не по себе: ему померещилось, что это кладбище. И даже спинки кроватей походили на могильные плиты.
Шурка сел на кровати, тяжело дыша. По спине соскользнула капля пота.