Дети восьмидесятых
Шрифт:
Работай — и всё получится: научишься рисовать, разовьёшь вкус, начнёшь видеть красоту вокруг. (Правда, у этой медали есть и оборотная сторона. Научишься рисовать — и не сможешь купить хорошие краски и кисти, разовьёшь вкус — и увидишь, сколько безобразного вокруг, ты уже не сумеешь смотреть равнодушно, тебя будет от этого корежить. Не хочешь мириться — засучи рукава и работай.)
Ребята на практике постигали законы диалектики. Саша Ш. мучился целый год: какие-то немыслимые каракули выходили из-под руки — и всё тут! У него нелады с пространством, Саша его не чувствует. Координации никакой и жуткая зажатость,
И вот мы оформили выставку рисунков «Искусство на улицах нашего города». Украшением ее стала работа Саши Ш. «Обелиск». Прямо на уроке мы увидели, как действует закон перехода количественных изменений в качественные. В Сашином исполнении. Рисовал он до этого из рук вон плохо, но не сдавался, прислушивался к советам, преодолевал себя. И вдруг:
— С.Л.! У меня, кажется, получается!
Да, получилось! Памятник погибшим героям, стройные ели, красные цветы на ступенях. Печально и строго.
Нас очень порадовала и Сашина победа, и… незыблемость закона диалектики.
Любопытно, что никто не стал рисовать монументальную скульптуру, хотя ограничений никаких не было. Тема «Памятник» — и всё. Дети сами почувствовали, что изобразить фигуру человека хорошо они пока не смогут, а плохо — нельзя. Можно плохо нарисовать колесо обозрений, качели-карусели, дерево или дом, но погибшего воина — нельзя.
Неумелый рисунок часто вызывает смех, но ребята выросли на хорошем юморе и знали: область страданий и смерти другого человека не тема для смеха. Значит, это знание проросло в чувства, стало частью их личности.
Много хорошего можно сказать о программе Б. Неменского. И если бы предложили голосовать, я бы обе руки подняла «за». Но не предлагают. Всё еще сравнивают со старой, спорят, перестреливаясь профессиональными терминами.
Дети, которых обучают по старой программе, не учатся видеть и любить — за одно это от неё стоило бы отказаться.
Рисовать полюбили все, а Лена Д. всерьёз увлеклась изобразительным искусством. Мы устроили в классе её персональную выставку. Лена стала заниматься во Дворце пионеров под руководством специалиста. За ней потянулись и другие ребята. Работали радостно, увлечённо. Их рисунки мы потом видели на выставке во Дворце.
Прежде чем мы расстанемся (через год…), хочу помочь каждому увлечься каким-то нужным и интересным Делом. Стараюсь пошире раскрыть двери в мир, познакомить ребят с умными, талантливыми, порядочными людьми. Не допустить, чтобы они были замкнуты только на школе, на этой школе! Тому классу, моим старшим, повезло больше: они попали в хорошие руки — после III класса, а первые три года они «паслись» в ТЮЗе, часто встречались с Сергеем Павловичем Денисенко, завлитом. Это удивительно богатая личность, человек широкого кругозора и яркого таланта. Каждый наш поход в ТЮЗ мы разбирали «по косточкам», начиная с программок — ничего подобного ни в одном театре я никогда не видела. В них были тонкий юмор, раешный стих, загадка и тайна, густо замешанные на иронии, — поди разбери, чего больше. И игра, зовущая окунуться в атмосферу театра, подсказывающая зрителям его
С этими ребятами мы редко бывали в театре — «подвесная» смена… Жизнь наша была — сплошной театр.
Известна детская фраза: «Я для тебя плачу!», т. е. если нет зрителя, то и плакать нет никакого смысла. Дети — артисты. Мы много говорим о значении игры в жизни ребенка, но почему-то забываем об игре-театре. Это нечто находящееся на полпути между ролевыми играми (в дочки-матери, в «магазин» и т. д.) и социальными ролями. У каждой игры свои законы, у каждого актера свое амплуа.
Моя Таня Л. — актриса «широкого профиля». Она обожает работать на публику, причём в буквальном смысле. На сцене это тихая скромница, практически безголосый ребенок, которому, чтобы молвить относительно громкое слово, этак меццо-форте, надо основательно поднапрячь непривычные связки. На перемене… о, на перемене!.. Слов не хватает! Ракета — с соответствующим звуковым оформлением. К счастью, Татьяна обладает незаурядным чувством юмора, поэтому мы с ней ладим.
В I классе они с подружкой Наташей Г. подвергали меня мощным атакам, массированному воздействию. Пользовались приёмом, который я называю «брать измором». Приём этот был у них отработан на ближайших родственниках и отшлифован до полного блеска. Если рассматривать атаку с позиции житейской — можно озвереть, но если с позиции театра — получаешь большое удовольствие. (К вопросу о том, что недостатки — это такие достоинства…)
Подходит на перемене Татьяна:
— С.Л., можно Наташа со мной сядет?
— Нет.
Они славные девочки — каждая в отдельности. Вместе они составляют новое качество, взрывоопасное сочетание — а я жить хочу!
Совещание в уголке. На переговоры отправляется Наталья. Услышав «нет», возвращается и подталкивает Татьяну. Та подходит уже с более несчастным лицом, чем прежде: надо как-то тронуть мою зачерствелую педагогическую душу. Опять «нет». Атакуют с двух сторон. Вокальное оформление бесподобно!
— Ну С. Л.! Ну мо-о-жно, а-а-а?..
Нет, это надо записывать на нотной бумаге. Вокализ!
Ноют уже несколько минут. Ноют в полной уверенности, которую породил весь предшествующий опыт; для того чтобы «нет» превратилось в «да», надо просто добавить оттенков в вокал, проныть чувствительнее. Такая игра пропадает! Такой спектакль — для одного зрителя, да и тот неблагодарный!
Сели вместе — сделали по-своему. Поглядывают на меня: как отреагирую. Молча взяла Наталью за руку, молча отвела на место.
А вот на сцене у них пока не идёт.
В этом году жизненный репертуар заметно расширился. Опоздала на 10 минут Татьяна. Опаздывать на работу у нас не принято, это уже ЧП — для «старичков», новенькие пока таких вещей не понимают. Входит — наготове полные глаза слёз:
— У меня иголка в животе! — и слёзы пролились.
— Покажи, а? — говорю весьма заинтересованно и с долей сочувствия: надо же проявить участие к человеку, у которого иголка в животе!
— А её уже нет, мне тетенька вытащила, — и слезы мгновенно высохли.
На уроке изо проверяю, как они дома закончили эскиз витрины. Наталья поднимает на меня честнейшие в мире глаза.
— С. Л., я всё нарисовала, только у меня склеилось!
И на лице досада: эх, пятерка сорвалась!
— Это ужасно! — я опечалена ещё больше Натальи.