Дети восьмидесятых
Шрифт:
В.В. начала строить отношения с крика: в их обращении друг к другу во время урока, их раскованности она узрела угрозу авторитету учителя, непослушание, нарушение норм. Дети не соответствовали её эталону учеников. И тогда она принятыми в школе методами, т. е. принуждением, криком, стала требовать послушания, которое ничего общего не имеет с настоящей дисциплиной. Ребята не видели никакого смысла в «тихом сидении», которого от них требовали, да ещё таким тоном, расценили её выпады как несправедливые и грубые и перестали её воспринимать.
Потом,
— Да, я на них кричала. И что меня очень удивило — у них страха нет. Я кричу, а они не боятся. Но стали сразу относиться ко мне агрессивно. Заставить замолчать не могу, построить в столовую не могу — не знала, что и делать. Ещё они не умеют руку поднимать: руку надо поднимать спокойно, вот так, а не тянуть вовсю.
Уже проясняется. Учительница задаёт вопрос, дети хотят ответить — для них это главное. И они не совсем внимательны к форме выражения этого желания. Я бы в таком случае мимолетно, не зацикливаясь на такой мелочи, слегка утрированно изобразила их позы, они бы улыбнулись и моментально себя поправили.
И всё. Подобная ситуация ни в коем случае не могла бы стать причиной инцидента: у нас с детьми общая цель и есть хорошее взаимопонимание. Здесь же цели ребят и учителя разъехались в разные стороны: они хотят ответить на вопрос, а она хочет видеть руки, поднятые, как на плакате. Не увидев, ругает детей, а они не понимают за что, воспринимают как несправедливость и обижаются. Конфликт на ровном месте.
В.В. согласилась со мной, признала, что была неправа.
— В ваш класс уже сейчас обязательно должны ходить учителя, которые будут учить детей дальше. Иначе таких дров наломают!
Мнение М.И., которая провела у них контрольную за четверть:
— Скажи мне, за что тебя грызут? У тебя отличные дети, очень сильный класс. Они совсем не могут бездельничать: подавай работу — и всё тут! В других классах я замещала, так не знала, как раскачать: не хотят учиться.
И вот памятная встреча с их будущим классным руководителем, Э.Я.
Первое, что меня удивило, — она не расположена была слушать о своём будущем классе. Но всё же милостиво согласилась под моим нажимом. Я рассказала ей о коллективе коротко, в общих чертах. Но когда дошла до главной особенности, заговорила о чувстве собственного достоинства у ребят, о том, что они не переносят грубости, крика, попыток унизить их, Э.Я. вдруг отреагировала на эту информацию неожиданно бурно:
— А что же тогда с ними делать, если что?..
И, не дожидаясь ответа, категорически заключила:
— Нет-нет, такой класс мне не нужен, я откажусь. Мне нужен нормальный класс, а не такой…
— Э.Я., но что же, по-вашему, является нормой отношений между людьми? И что такое «нормальный класс»?
— Объясню! Нормальный — это значит обыкновенный, как у всех. Да, обыкновенный, без этих всяких…
Механизм действует. Директору дана абсолютная власть формировать из учителей и детей винтики, покорные бесчеловечной системе. Делать людей
Мои дети здесь никому не нужны. И мне их не дадут ни за что. Уеду (а это для меня единственный выход — уехать из родного города и начинать на новом месте с нуля), и детей начнут ломать, внесут сумятицу и разлад в их неокрепшие души. Другие нормы придут в класс: хвалить будут за послушание, наказывать за инициативу. Их непременно начнут унижать и оскорблять — уж я-то знаю нашу школу. Дети потеряют ориентиры, перестанут понимать, что есть добро, а что — зло. И я не смогу их защитить, в любом случае, даже если останусь.
Неужели всё напрасно?!
У ребят к четвертой четверти резко возросло количество ошибок. Не на правила, а на что попало. Ошибки нелепые (Я их называю психологическими), от измотанности: забывают дописывать слова, буквы повторяются или выскакивают в слове раньше времени. Самая массовая — пропуск буквы. По математике — то же самое. Пишут «+», а сами вычитают, примеры-столбики не дописывают до конца.
Молча показываю нелепицу — ахают, удивляются:
— Как же так…
— Перепутал…
— Забыл…
Крепко нас избили. Это называется «гнуть в бараний рог». Круто взялась за нас «окружающая среда».
Но это, оказывается, было не всё.
Звонок на урок.
— Садитесь.
Вдруг дверь открывается и входит Витя. Лицо в крови, нос зажимает платком.
— Извините. Можно войти? — твёрдым голосом.
— Что случилось?!
Молчит. Влетает Женя Н.:
— Они нашего Витю избили! Я их выследил, знаю, в каком они классе! Они избили и убежали, а я за ними. Это шефы наших малышей.
— Витя, что случилось, говори немедленно!
— Мы с Леной, Наташей и Гошей были на четвёртом этаже у наших малышей — учили с ними сценки и новый танец. Потом прозвенел звонок, и ребята побежали в класс. Я был последним, и ко мне подошли эти… Приказали нам больше к малышам не ходить.
Я сказал, что ходили и будем ходить. Тогда они меня…
Женя вне себя:
— С. Л., пойдёмте, я покажу их!
— А не боишься, что они тебя подкараулят и тоже изобьют?
— Нет. Я их не боюсь! Я бы за Витю заступился, только они далеко были, а потом сразу убежали.
Нашли мы этих мальчиков. Пришлось выслушать горы оправданий в духе нашей школы: «А чё, я ничё…» Дрожь в голосе и в коленках. Потом увидели, что я разговариваю сдержанно, стараюсь разобраться — стали держаться нахальнее: рабская психология, привитая школой.
Слово за слово («Это не я, это он первый стукнул…», «Нет, это не я, это он первый, а я потом…») изо всей этой мути выкристаллизовалась ужаснувшая меня причина: «Я не летаю, и ты не летай!»
До сих пор мне приходилось видеть в школе только так называемые безмотивные драки. Дети агрессивны, «заряжены», и достаточно любого пустяка, чтобы вспыхнула драка.