Дети восьмидесятых

Рябцева Светлана Леонидовна

Но и беспокойство моё усиливается. Очень тревожит меня Гоша. Когда мы впервые пришли в детский дом, договорились так: выкладываем свои любимые игрушки на большой стол — и всё, распрощались. Игрушки уже не наши, значит, не брать и даже не трогать (тренируем тормоза, устойчивость к соблазнам). Ах, как хотелось поиграть! И жалко было! (По своей дочери знаю.) Но мы дарим не то, что самим не нужно, и не что попало, а самое лучшее.

Не обошлось без эксцесса. Повторяем сценки. Вдруг какой-то шум в дальнем конце комнаты. Ребята возмущаются:

— Гоша играет своей игрушкой, на стол не кладет. И говорит: «Это моя игрушка. Может, я её ещё и не подарю детскому дому!

Я ещё подумаю, дарить или нет!»

— А вы?

— Мы сказали: «Забирай свою игрушку и уходи».

Гоша потупился, бросил игрушку на стол — не мила.

Откуда в нём это желание покуражиться? Ведь остальным такая мысль и в голову бы не пришла. То одно, то другое негативное качество проявляется вдруг в этом тихом мальчике, Мы с его папой действуем в одном направлении, мама — в противоположном. А Гоша там, где проще, — с мамой: ведь всё, что он ни сделает, для мамы хорошо. В классе он так и не стал своим, хотя учится у нас два года. За это время произошли большие сдвиги в лучшую сторону, но… не наш пока. Внутренне не наш. С ним ох как много работать надо. Не успеваю, и при всём желании моём, ребят, родителей остаться вместе и дальше нам этого не позволят. Не допустят!

Время идёт. Позади все контрольные. Многое мне надо анализировать, обдумывать, на многие вопросы искать ответы. Почему, например, у Жени Т., который, придя в наш класс, делал по 40 ошибок в диктанте, а потом по 2–3, разительно изменился почерк, причём сразу несколько его показателей? И не только у него, у Сережи Д., Наташи Г. то же самое. Почему почти у всех ребят взрослые почерки, причём совершенно разные? (Взрослые — я имею в виду беглые, выработанные, связные.) Эта особенность бросилась в глаза, когда я проводила сочинение по картинкам ещё в двух классах: интересно было сравнить. Там сразу было видно, что пишут дети. С чём это связано? В почерке, как и в любом деле, проявляются качества личности. Какие именно?

Надо сказать, в одном из третьих классов, в том, который управился с сочинением за 15 минут (мои обычно в 45 минут не укладываются) и в котором дети написали по 10 строк и сказали, что больше им нечего написать, эти самые качества личности проявились с размахом. Сочинять нечего, и мальчики начали писать гадости девочкам, при этом проявляя необыкновенное усердие и изобретательность. Мои попытки поработать над сочинением вместе с детьми ничего не дали: в классе забурлило подводное течение и выплеснулось наружу. Перемешались оскорбления, издевательства, невнятные угрозы, слёзы, жалобы и оправдания. Те самые оправдания, к которым у меня аллергия.

— А чё, а может, это не я писал! А ты докажи! Ты видела, а?

Девочки, получившие записки мерзкого содержания, безнадежно рыдают на парте, ничего они не доказывают, к радости обидчиков.

До какой дикости доведены человечки! Разгул безумия. И в таком коллективе провести 10 лет?! Захочешь остаться нормальным в такой ядовитой атмосфере не получится.

Во мне поднимается ярость: хочется не знаю что сделать с их учительницей, председателем нашего методобъединения, а детей всех сгрести и унести к себе в класс.

Не позволят. У нас позволяют только калечить души. Что же делать теперь, сейчас?

— Да, действительно, что мы пристали к детям? Вы посмотрите в их чистые детские глаза! Ну разве такие дети — не дети, голуби! — способны на пакость?! Конечно нет. Они писали стихи!

Тишина взорвалась хохотом. До того нелепым кажется такое предположение! Но в нём-то как раз и нет ничего нелепого. У нас в классе увлечение стихотворчеством вызывает уважение и распространяется всё больше.

Здесь же все представления перевернуты с ног на голову, норма и дикость поменялись местами: писать гадости, оскорблять друг друга — нормально, бить слабых, издеваться над девочками, терроризировать их — нормально, девочки живут в постоянном страхе, в ожидании нападения, доведены до необходимости обороняться — и это естественно. Все против всех. А вот писать стихи, выражать свои добрые чувства — смешно и нелепо. (Уходя, учительница оставила детям записку, в которой призывала беречь свою пионерскую честь и сохранять спокойствие.)

В другом классе написали больше и интереснее, но и там для меня обстановка показалась странной: каждый сам по себе, не нужны и не интересны друг другу. Из моих попыток наладить совместную работу ничего не вышло.

Мои дети начинают мне казаться верхом совершенства.

Тяжёлое время, время расставания, всё ближе. Уже позади министерская контрольная (написали неплохо: 18 пятерок, 15 четверок, 5 троек, двоек нет, но могли бы и лучше- в доброжелательной, теплой обстановке). На совещании похвалили за хорошее выполнение контрольной те классы, в которых по 7–9 пятерок и только по 2–3 двойки. Нас опять обругали.

Последний день именинника — «Урок интересного отдыха». Последний пионерский сбор. Всё. Надо расставаться.

Кто-то сказал бесчеловечное: «У нас незаменимых нет». У нас все незаменимые. Каждый неповторим и дорог.

Хорошо, что ещё месяц в школьный лагерь будут ходить 13 моих соратников.

Лагерь. В сборном отряде, из разных классов, ребята на все руководящие должности выбрали моих. И правильно сделали. Они хорошие организаторы. И работа закипела: сразу начали готовиться к открытию лагеря. Конечно, театр, как же без него! Интересно, что сценки из нашего репертуара показали и другие отряды. Значит, театр нужен детям. Открываем новые таланты у наших исполнителей.

Вспоминаю урок, который преподал Виталик К., из Старших. Пришёл он в I класс тяжело больным, с израненным телом и душой. И главное, что я должна была сделать, — это поддержать ребёнка и залечить его память, если такое возможно. Учить — потом. За год до школы его чуть не убили мальчишки (пионеры? фашисты?) — отбирали игрушку, которую ему сделал отец. Били ногами в живот, отбив все внутренности, издевались, стали топить. Малыша чудом спас прохожий — место было пустынное. Страшно вспоминать, в каком состоянии ребёнок пришёл в школу, хотя прошёл год после того несчастья. Я предупредила ребят, что Виталика нельзя задевать, нельзя даже в шутку толкать. Время и лекарства делали свое дело. Мальчику стало лучше. И тут обнаружилась его непоседливая озорная натура.

— Помните, вы запретили меня трогать? — рассказывает веселый крепыш Виталик (пятиклассник!). — А я сижу и радуюсь: вот красота! Теперь я могу всех бить, а мне никто не даст сдачи: вы же запретили! Вот глупый был! И пошёл я тогда хулиганить — кому подножку, кому по шее. Они бегут к вам жаловаться. Вы со мной поговорили — куда там! Я послушал, покивал и опять за своё. Тогда вы рассердились и так сказали: «Товарищи, если Виталик будет вас обижать и слов не поймёт, разрешаю его отшлепать». Все засмеялись: «Как это?» Вы говорите: «Очень просто. Снимите штанишки, положите его на скамеечку и отшлепайте. И так, чтобы было не больно, но очень стыдно». Они как давай хохотать! А я сижу и думаю: «Вот попал так попал… Ничего себе! И правда ведь нашлепают, если буду приставать. Надо кончать хулиганить». Помните, вы меня даже похвалили, таким я стал сразу хорошим. Знаете, замечательное средство, быстро помогло.