Дети зимы
Шрифт:
У Малышки было доброе лицо, длинные ресницы и зеленые, как она сама говорила, глаза. Но сейчас, когда она смотрела ему в лицо, в глазах светилось нечто большее, чем привычная доброта; казалось, она сама хотела сказать что-то важное. Раза два Горилла заметил, что она искоса поглядывает на него, приоткрыв рот, но затем, сжав губы, решительно возвращается к изучению небесного светила.
— Господи Боже мой, — вздохнул Горилла, доведенный до отчаяния собственной тупостью.
— Что случилось, дорогой?
— Я хочу сказать тебе кое-что.
— Ты всегда можешь поцеловать меня.
Горилла неуклюже
В хижину они вошли много позже. Морг и Тюря все еще спали.
Малышка расталкивала Тюрю, пока великан, замычав, не открыл глаза.
— Что такое?
— Горилла любит меня, Тюря.
Глаза Тюри терпеливо изучили каждого по очереди в тусклом свете хижины.
— А ты любишь его, Малышка?
— Да.
На некрасивом лице Тюри расплылась широкая улыбка.
— А я люблю вас обоих.
Довольный тем, что все в мире устроено как надо, Тюря снова заснул.
— Знаешь, что устроили эти негодяи? — спросила Кокарда у Прутика.
— Сами удрали, а нас бросили?
— Именно. Что ты думаешь теперь делать?
— Да ничего. Я же не в состоянии что-нибудь сделать.
— Что ты за мужик, черт тебя возьми!
На следующее утро Горилла проснулся, выспавшись лучше, чем когда-либо в жизни, потянулся и зевнул, наслаждаясь непривычной свободой. Сегодня не надо ни о чем беспокоиться: не будет ни охоты, на которую надо отправляться, ни ловцов мяса или Лап, с которыми надо сражаться, ни Кокарды, готовящей завтрак. Горилла выбрался из-под горы шкур, стараясь не разбудить Малышку, осторожно — кровля была низкой — поднялся на ноги и вышел на бодрящий утренний воздух.
В деревне еще никто не проснулся; вчерашний костер светлел кучей золы на темной земле. Оглядевшись, Горилла прихватил винтовку и двинулся в глубь территории, к гряде холмов. Обернувшись, он некоторое время смотрел на деревню, которая начала просыпаться. Пара собак вылезла из хижин, принюхалась и отметилась. У входа в жилье Психа стояла женщина и с удовольствием смотрела вокруг; от ее дыхания поднимался пар. Закричал ребенок.
В двери появился Морг и воровато оглянулся по сторонам, потом быстро направился к «Южному Кресту». Большая лодка отсюда казалась черным прямоугольником на краю снежного пространства, уходящего на север, насколько хватало глаз. Гориллу передернуло от этой картины, и он, отвернувшись, прошел оставшиеся пару шагов до вершины.
Перед ним, насколько хватало глаз, лежал совершенно новый ландшафт, украшенный цветами и необычными деревьями, ветви которых для тепла прижимались к земле. Горилла не различал цветов, но мог оценить красоту вида. В прозрачном воздухе чудесная страна расстилалась, казалось, без края; хотелось идти по ней и идти, но Горилла вовремя спохватился. Глупо заблудиться в тундре после стольких дней пути. Так что он просто стоял и смотрел.
Внизу, в небольшой впадине, паслось стадо необычных животных. Почти шести футов ростом и с огромными разветвляющимися штуковинами на головах. Какое-то время Горилла глазел на них, затем заговорил охотничий инстинкт, и он поднял винтовку. Прогремел выстрел, и стадо бросилось бежать; одно
— Здорово стреляешь.
Неслышно подошедший Псих одобрительно улыбался.
— Да, вроде неплохо.
— Хорошо спал?
— Прекрасно.
— Это хорошо. Я вот думал… Сколько вы пробудете здесь, как по-твоему? — Что-то в голосе Психа подсказало Горилле, что хозяин будет рад, если гость останется надолго. Они вместе направились к туше карибу; Горилла поймал взгляд, брошенный Психом на его винтовку. В нем не было алчности, только уважительное одобрение.
— Думаю, мы бы остались здесь на некоторое время, — осторожно сказал Горилла. — Кроме нас, есть еще двое. И ребенок.
— Они в лодке? А почему не выходят?
— Боятся. Слишком долго жили под снегом, понимаешь? Если мы останемся здесь, придется вырыть им подземелье. Пещеру для жилья, несколько туннелей. Чтобы они могли двигаться, не вылезая наружу.
— Это невозможно, — медленно произнес Псих, наблюдая за реакцией Гориллы. Он и прежде встречал такие небольшие группы, пришедшие со снежных равнин; и всегда с ними было что-то неладно, всегда находилась причина двигаться дальше, вместо того чтобы остаться и подкрепить племя Психа, влив в него струю свежей крови. — Чуть ниже поверхности земля проморожена. Как камень. Даже в середине лета глубже, чем на фут, не прокопаешь.
Горилла опустился на колени возле карибу и ощупал почву, теплеющую под утренним солнцем. Первая мягкая почва, которую он видел в своей жизни. И даже эта земля, которую можно взять в горсть и раскрошить пальцами, только на время свободна от проклятого льда, преследующего его с рождения. Что теперь делать? Продолжать путь на юг нельзя; дальше нет снега, по которому мог бы идти «Южный Крест».
— Возможно, нам все-таки придется повернуть обратно, — вздохнул он.
Когда они спустились с холма в деревню, Морг стоял у вновь разожженного костра и показывал малыша женщинам, которые издавали квохчущие звуки, и тыкали в его щеки шершавыми пальцами, и спрашивали, как его зовут — чего Морг сказать не мог. При виде Гориллы его соратник виновато улыбнулся:
— Дай, думаю, посмотрю, как там Кокарда с Прутиком…
Горилла удивился: раньше Морг утверждал, что терпеть ребенка не может, а сейчас хвалится им, как гордый отец.
— Ну, и как они? — спросил он.
— Как и следовало ожидать.
Из хижины появились Тюря и Малышка, вдыхая свежий воздух.
— Какое чудесное утро, — счастливо улыбнулась Малышка. — Ты ходил на прогулку, Горилла?
— Я подстрелил животное, — Горилла почему-то избегал ее взгляда.
— Твой мужчина Горилла — очень хороший стрелок, — прокомментировал Псих.
— Я знаю. Он… От него очень много пользы, — сказала Малышка с надеждой.
— Верно. Будем завтракать?
Женщины поджарили на плоской металлической тарелке полоски мяса и странные предметы, которые они называли яйцами куропатки. Гости ели сначала с опаской, потом, распробовав свежую еду, — с возрастающим удовольствием.
— Я вообще-то знал, что яйца так выглядят, — с набитым ртом довел до всеобщего сведения Морг, — просто я привык, что они всегда бывают в виде желтого порошка. А так они очень вкусные. Гораздо вкуснее.