Детская игра

Хилл Реджинальд

— Неужели?

— О да! Я помню, как однажды мы хотели посадить тебя и Джейн на Хоба. А Хоб закричал, и этого было достаточно, чтобы Джейн больше ни разу и близко к нему не подошла. Ты же падала с него раз десять, и ничего. Поднималась и снова требовала посадить тебя на Хоба. А твое решение сменить имя! Какое-то время мы продолжали называть тебя Александрой, тяжело отказываться от старых привычек. Но ты была настойчива. Мы могли звать тебя Александрой хоть до самого вечера, а ты только делала вид, будто не понимаешь, к кому это обращаются. И все из-за сына миссис Хьюби, я угадала?

И опять Лэкси задумалась.

— Вы правы, — сказала

она, словно что-то вспомнив. — Я никакого значения не придавала тому, что меня зовут так же, как ее сына. Но однажды — это было в воскресенье, когда мы обычно ездили в Трой-Хаус на чай — я отказалась туда поехать — у меня было много домашних дел. Что тут началось! Папа пришел в бешенство, кричал, что я заблуждаюсь, если всерьез думаю, что он по своей охоте туда ездит. Он, дескать, бывает в Трой-Хаусе с единственной целью — обеспечить будущее нашей семьи. Тетя Гвен обидится, если я не приеду, я единственная, к кому она по-настоящему привязана, потому что я разбираюсь в музыке и зовут меня так же, как и ее пропавшего сына. Мне это никогда не приходило в голову! Так вот почему меня нарекли Александрой — родители просто-напросто хотели умаслить тетю Гвен. Пришлось изменить имя. Джейн всегда звала меня Лэкси, с раннего детства. Уж это имя было мое собственное, и ничье больше.

Мисс Кич забормотала, погружаясь в сон:

— Да, это ты, Лэкси… твое собственное имя… ты сама… это подарок… как милость Божья… драгоценный… драгоценный…

Ее глаза закрылись. Из-под ресниц выкатилось по слезинке, которые можно было принять за старческую слезоточивость, если бы они не блестели так ярко, как слезы молодой женщины, охваченной горем.

Вскоре мисс Кич заснула.

Многие в ту ночь тоже говорили и слушали, просыпались и вновь засыпали. Рози Паско, довольная тем, что ей удалось криками заманить к себе отца, поздно вернувшегося домой, заснула, убаюканная его бессвязным монологом:

— Я не пойму, что происходит, малышка. Сержант Уилд — помнишь, до того некрасивый, что при виде его тебя всякий раз разбирал смех, — оказывается, он гомик. Наверное, он стал таким, потому что люди наподобие тебя смеялись над ним. Это кого хочешь сведет с ума. Элли, твоя мать, помнишь, та, с короткими волосами, говорит, что я один такой недогадливый. Она, дескать, давно знала, что Уилд — гей. Толстый Энди говорит то же самое. А я — зажатый в том, что касается чувств, во мне сидит внутренний цензор — твоя мать так говорит. Конечно, это помогает не свихнуться при моей работе, но и делает меня ущербным. Ты думаешь, твоя мать права? Я действительно в чем-то не такой, как все? Что ты сказала? Не заниматься самокопанием, а рассказать тебе, как продвигается дело об убийстве Понтелли? Видишь ли, малышка, оно двигается медленно, но все же я близок к цели. Кажется, я знаю, что происходит, только не могу в это поверить. Это прямо история моей жизни, малышка. История моей жизни!

Звонок у порога звонил долго и настойчиво, и сержанту Уилду пришлось открыть дверь. Он был уверен, что это Паско. Однако вместо него весь дверной проем занимала грузная фигура Дэлзиела.

— Паско зайдет навестить тебя завтра. — Суперинтендант словно прочитал его мысли. — Я велел ему идти домой. Питер, оттого что не может помочь тебе, чувствует себя таким виноватым, что, боюсь, приди он сейчас сюда, то предложил бы тебе свой зад в искупление вины. И никому из вас от этого не стало бы легче…

Уилд готов был врезать Дэлзиелу по носу, но вместо этого вдруг еле заметно улыбнулся. Толстяк был прав. Меньше всего Уилду сейчас хотелось поплакаться кому-нибудь в жилетку.

— Заходите, — предложил он. — Правда, виски я прикончил.

Дэлзиел молча достал из внутреннего кармана бутылку «Глена Гранта», отвинтил колпачок и закинул его подальше.

— Есть у тебя большие стаканы? — спросил он.

Сара Бродсворт спала, и ей снился Генри Волланс. Лицо репортера с волчьим оскалом, мало походившее сейчас на лицо Роберта Редфорда, стремительно надвигалось на нее, грозно выкрикивая вопросы и оттесняя в темноту, наполненную голосами. Проще всего было бы повернуться и убежать, оставив его принюхиваться к тому месту, где она только что находилась, но это было бы непростительной слабостью. Ведь ею двигала не слабость, а стремление завладеть деньгами Хьюби, если они достанутся «Женщинам за Империю». И во сне или наяву она не позволит ни журналисту, ни полицейскому, ни самому дьяволу встать у нее на пути! Нельзя терять бдительность ни днем, ни ночью. Раздался какой-то звук. Кто-то открыл дверь. Неслышные шаги… Легкое дыхание… Спит она или нет? Сара ничего не понимала.

Род Ломас вернулся в Трой-Хаус без десяти минут двенадцать. Он обнаружил Лэкси в холле спящей на просторной софе под покрывалом из кошек и собак, которые, лишившись при строгом режиме мисс Кич права бродить по комнатам, использовали эту возможность отпраздновать свое возвращение в рай.

Ломас наклонился и коснулся губами лба девушки. Та открыла глаза и близоруко прищурилась. Он вытянул очки из-под охранявшей их лапы Лабрадора и водрузил на нос Лэкси.

— Привет! — произнес он.

— Хэлло! — ответила девушка, пытаясь приподняться. — Который час?

— Прости, что так задержался. У нас в театре случилась неприятность: в первом акте кто-то швырнул дымовую шашку. Нужно было проветрить зал, и Чанг потребовала играть все с самого начала. И хотя мы тараторили вдвое быстрее, чем обычно, спектакль кончился очень поздно.

— Кто это сделал? Дети?

— Конечно, в зале было полно школьников. Но кто-то поработал с пульверизатором еще и в фойе. Мерзкая нацистская пачкотня, большей частью — о Чанг. Так что вряд ли это проделки детей. Я позвонил бы тебе, но боялся потревожить Кичи. Как она?

Лэкси поднялась с софы, вызвав протестующие вопли кошек, и направилась к стенному шкафчику, где хранились вина. По заведенным мисс Кич правилам там стояли шотландский виски и вишневый ликер.

— Не знаю, что сказать, — ответила девушка, наливая виски. — Она производит впечатление еще довольно крепкой, но перед сном вдруг начала бормотать что-то бессвязное.

— О чем?

— Разобрать было трудно, — ответила Лэкси уклончиво, протягивая Роду стакан. — Может, подействовало лекарство, которое ей дал доктор? Миссис Брукс оставила записку: утром придет сиделка.

— Слава Богу, — устало выговорил Ломас. — Надеюсь, она не проснется среди ночи? — Он отхлебнул виски и испытующе глянул на девушку. — Между прочим, ты не смогла бы остаться здесь?

— Чтобы ухаживать за мисс Кич? Ты это хотел сказать?

— Да. У меня абсолютно благородные мотивы, — заверил он ее. — Мне просто хочется поболтать с тобой.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему ты называешь свои мотивы благородными? — Как обычно, вопрос Лэкси прозвучал прямо и безыскусно, в нем не было и намека на иронию.