Девчата. Полное собрание сочинений
Шрифт:
Боясь вспугнуть долгожданную эту минуту, Илья распрощался с Анфисой и пошел к себе в общежитие. И с каждым шагом слабела та невидимая, но прочная веревка, которой Тося приторочила его к себе. Хватит валять дурака! Всякое еще будет в его жизни, а он вбил себе в голову, что на неказистой Тосе свет клином сошелся.
Ему даже петь захотелось от радости, что он наконец-то скинул затянувшееся Тосино иго. Но петь Илья все-таки постеснялся, а вот любимое свое «Хэ-гэй!» крикнул вполголоса. Во дворе Чуркина в ответ залаяла собака – и Илья прибавил шагу, устыдившись легкомыслия, совсем уж непростительного для человека, который только что так
Он шел, не разбирая дороги, и не заметил, как ноги сами собой, на свой страх и риск, привели его к школьному окну. В последнее время он частенько наведывался сюда по вечерам, даже выбил в снегу под окном пятачок. Обнаружив обидную свою промашку, Илья повернул было назад, но тут ему захотелось еще разок взглянуть на Тосю – новыми уже, раскрепощенными глазами – и хоть напоследок понять, чем же она взяла его, как отшибла ему все памороки [11] . Предусмотрительный Илья хотел до конца разгадать недавнюю свою немочь, чтобы на всю жизнь застраховать себя от подобной нелепицы.
11
Паморок – потеря памяти, сознания.
Сквозь глазок в морозном стекле Илья увидел свой класс и великовозрастных учеников вечерней школы, упакованных в тесные парты. И Тосю увидел он. Одна-одинешенька сидела она в дальнем углу за их партой и прилежно строчила в знакомой Илье клеенчатой тетради – маленькая, деловитая, начисто его позабывшая и самая родная для Ильи во всем мире.
Все скороспелые бунтарские мысли разом вывалились из головы Ильи, будто их там никогда и не было. Незримая веревка опять натянулась и крепче прежнего взнуздала его. Илья понял с небывалой ясностью, что на веки вечные привязан к Тосе, и как бы ни обманывал он себя и чего бы ни навыдумывал со злости, прячась от горемычной своей любви, а никуда ему от Тоси не уйти, как нельзя уйти от себя самого.
Вера с Тосей заключают союз
Щедрое мартовское солнце всех выманило на улицу. Перед женским общежитием прогуливались принарядившиеся по случаю выходного дня лесорубы. Сашка, окруженный поющими девчатами, пиликал на гармони. Катин голос звенел над поселком.
Стрехи крыш ощетинились зубчатой гребенкой мокрых сосулек. Капли, срываясь с сосулек, вспыхивали на солнце слепящими огоньками.
Тося взбежала на крыльцо общежития, взялась за ручку двери и замерла, щурясь от яркого солнца. Ее поразила какая-то неуловимая перемена, будто в мире что-то стронулось вдруг со своего насиженного места. Тося придирчиво огляделась вокруг. Небо над поселком было еще по-зимнему белесым, но горизонт уже заметно раздался, воздух стал гуще и пахучей, и на солнце уже больно было смотреть. Тосе показалось, что земной шар со всеми своими материками и океанами, с лесами, городами и пустынями, со всеми хорошими и подлыми людьми, которые на нем живут, кружась, как ему и положено, вокруг солнца, только что, сию вот секунду, пересек какую-то невидимую границу и с разбегу вломился в весну.
Значит, северного сияния в этом году ей уже не увидеть…
По улице проплыл орсовский грузовик – тот самый, в котором Тося прикатила осенью в поселок. В кузове, среди поселковых модниц, едущих в город делать химическую завивку
Она толкнула дверь своей комнаты и застыла на пороге. Возле печки стояла Вера в расстегнутом пальто и приспущенном платке и держала в руке нераспечатанное целехонькое письмо, не решаясь кинуть его в огонь. Вера испуганно глянула на Тосю, рука ее рванулась к печке, на миг замерла в воздухе, будто уперлась в невидимую стену, и неохотно бросила письмо в топку.
– Ты это что? – встревожилась Тося. – Мам-Вера, ты меня удивляешь!.. Жалко стало мужа? Да не верь ты ему, ироду! Обманывает! По почерку видно – обманывает!
– О чем ты? – притворилась Вера непонимающей.
– О чем о чем! – рассердилась Тося. – Терпеть не могу скрытных! Раньше ты письма вон как в печку бросала… – Тося лихо взмахнула рукой. – А нынче… – Тося плавно повела рукой в воздухе и похвасталась: – Меня не проведешь!
Вера смутилась:
– Выдумываешь ты все…
– Выдумываю? Ну, знаешь!.. – оскорбленно сказала Тося. – И как ты по ночам в подушку ревешь – тоже выдумываю?
– Замолчи!
Вера бессильно опустилась на койку. Тося подсела к ней, обняла. Они как бы поменялись на время местами, и роль утешительницы и наставницы перешла от Веры к Тосе.
– Мам-Вера, не надо. Ты держись… вот как я! – Тося выпрямилась, наглядно показывая, как надо держаться под ударами судьбы. – Ну что ты так, в сам-деле?.. Ведь на тебя не спорили!
Кажется, по общечеловеческой слабости Тося немного хвасталась уже теми нелегкими испытаниями, которые выпали на ее долю.
– Эх, Тосенька, есть вещи и похуже спора…
Тося с великим сомнением посмотрела на Веру.
– Он что… это самое… изменял тебе? – осторожно спросила она, поглаживая Веру по плечу.
– Если бы еще по любви, а то встретил одну вертихвостку вроде нашей Анфисы. Так просто, от нечего делать, как мужики говорят: для счету!.. Всю любовь мою он оплевал. А как я его любила, как ему, дура, верила! Сколько ни проживу – никому уже так не поверю… Сейчас я уже отошла немного, а тогда во всех людях разочаровалась, во всем человечестве…
Тося испуганно глянула на Веру и тихо подсказала:
– Вроде всем людишкам ноги подсекли, и такие они паршивые стали, глаза бы на них не смотрели, да?
– А ты откуда знаешь? – удивилась Вера.
– Да уж знаю… – уклончиво ответила Тося, гордясь тем, что и она переживала такие же взрослые чувства, как замужняя Вера-заочница. – Ну а ирод твой как? Небось сразу слезу пустил: испытай меня, я хороший?
Вера озадаченно покосилась на Тосю, словно заподозрила вдруг, что та подслушала последний ее разговор с мужем.
– Что-то такое говорил…
– Все они так говорят! – умудренно сказала Тося. – Натворят разных безобразий, а прищемишь им хвост – сразу заюлят: «Ты красивая, ты красивая!» А раньше почему-то одни недостатки видели. Терпеть таких не могу!
Тося сердито глянула на дверь, точно ожидала, что к ним в комнату пожалует сейчас человек, натворивший безобразий и упорно не замечавший прежде ее красоту.
Вера закончила свою исповедь:
– Нарочно подальше уехала, с корнем хотела вырвать его, да вот не получается. И забывать не забываю, и простить не могу…